Вокруг света с «Зарей»

В первый год у оленя вырастают небольшие острые рожки. Он сбрасывает их осенью, чтобы на следующий год обзавестись великолепными пантами. Люди не ждут, когда олень вновь сбросит рога, а срезают их в начале лета, когда они, мягкие и набухшие кровью, наиболее целебны. Раньше олень платил за это жизнью, теперь — своей красотой и пятью минутами страха.

…Я тоже пришел в тайгу за пантами. Но мне достаточно их увидеть на расстоянии. Я могу «взять» панты с двадцати метров так, что олень и не почувствует. Лишь бы он вышел на солнце.

Осторожно пробираюсь среди деревьев, стараясь получше выбрать кадр. И вдруг над головой раздается стрекот. Пара сорок готова взбудоражить весь лес. Я не слушаю их трескотни. Я смотрю на прекрасного самца. Он встал и осторожно потянул носом воздух. А самки подняли уши и перестали жевать, готовые в любую минуту вскочить и умчаться прочь. Олень увидел меня. Я старался не шевелиться, а он нервно перебирал передними ногами и, казалось, готов был броситься в бой. Вот он вышел вперед. Такой кадр может не повториться.

И в тот же миг раздается громкий свист. Невольно оглядываюсь: неужели кто-то из звероводов все время шел следом и теперь хочет помешать мне в самый последний момент? А стадо уже мчалось по косогору. Подчиняясь какому-то неуловимому ритму, олени то смешно подбрасывали круп, то вытягивались струной в плавном прыжке. Вот они уже скрылись в тайге. А я поплелся обратно, к загонам оленеводческой фермы.

— Ну как? — спросил меня оленевод Николай Губанов. — Сняли что-нибудь?

— Нет. Олени сбежали. Кто-то свистнул и напугал их.

— Так то самец сам и свистнул. Только это не свист. Он так кричит… Но я помогу вам.

Он сложил рупором руки и крикнул в тайгу:

— Мось-мось-мось-мось!..

Потом снова позвал несколько раз. И я не поверил своим глазам, когда из-за деревьев показалось стадо оленей. Робкие самки и молодняк шли сзади, а впереди выступал мой красавец вожак. Олень доверчиво подошел к Губанову. Опасливо косясь на мой фотоаппарат, он все-таки из вежливости понюхал протянутое мной печенье и дал погладить замечательные розовые рога, замшевые и теплые. Но только из вежливости.

А потом он снова ушел в тайгу, и за ним потянулось все стадо. И только у самых ворот загона, будто поняв мой умоляющий взгляд, олень на мгновение оглянулся. Этого мне было достаточно…

Тридцать четыре года существует совхоз «Майхе». Сколько труда взяли эти годы. Сколько поколений диких, почти истребленных оленей должно было смениться, чтобы победить тысячелетний страх перед человеком. Четыре тысячи гектаров тайги ограждены легкой проволочной сеткой. Для оленей эта преграда условна. Бывали случаи, когда они легко перемахивали через нее и уходили. Но не было случая, чтобы они не возвращались.

Совхоз «Майхе» славится не только пятнистыми оленями. Основной доход приносят фермы черно-бурых лисиц и норок. Крохотные домики-шеды растянулись рядами поперек косогора. В них несколько тысяч жителей. Только в прошлом году совхоз сдал двадцать три тысячи шкурок норки и три тысячи лисиц.

Норка — пушистый проворный зверек с симпатичной мордочкой. Его все время хочется погладить. Но будьте осторожны. Стоит коснуться рукой проволочной сетки, как острые иглы зубов вопьются в руку. Зубы норки невозможно разжать. Сквозь сомкнутые челюсти она сосет текущую из ранки кровь. А в год нужно вырастить больше тысячи таких кровожадных зверюшек. И сколько случается за год неосторожных движений, когда кормишь, ухаживаешь или лечишь норок! Ведь норку не приручишь, как оленя.

Кажется, я переплел уже все медведки, какие нужно. Но корабль такая штука, где всегда есть дело. Можно работать тысячу лет подряд, а дела только прибавляется. Теперь на вахте плетешь кранцы. При швартовке они необходимы. Мешок из брезента набивается тряпьем и опилками и оплетается манилой. Дело нехитрое. Орудия производства: свайка да деревянный молоток-киянка. Но попробуй плести восемь часов кряду. Днем вахтенный красит, как и все. Тот, кто заступает с шестнадцати часов, убирает судно, готовит чай и плетет кранцы. Ну а ночная вахта лишь кранцами и занимается. Только утром растопишь печь да вскипятишь воду, с рассветом потушишь топовые огни. А остальное время — кранец.

Мой чертов бурундук сбежал, и сколько мы его ни искали, найти не могли. Говорят, что теперь на судне переведутся крысы, он их всех позагрызает. Сам он с мизинец — по-моему, даже маленькой крысе позавтракать не хватит. Нужно еще съездить в тайгу. Где-то неподалеку есть заповедник с плантациями женьшеня, тиграми, изюбрами и всякой всячиной.

Сегодня из Ленинграда вернулся Владимир Иванович Узолин — старший помощник. Говорят, он сам видел приказ о том, что наука должна прибыть во Владивосток 22–23 июня. Через неделю. Значит, в начале июля, как и положено, отбудем в рейс. Быстрей бы. Машину уже собрали и провели швартовые испытания: стояли кормой к стенке и крутили гребной винт на всех скоростях так, что швартовые концы надраились в струнку. С машиной вроде бы все хорошо. Шхуну еще чистим и красим, и конца-краю тому не видно.