Вокруг света за 80 дней. Мое первое путешествие

Лафонтен произнес бы: «Я не из тех, кто скажет так: — “Утонет женщина пустяк!”»  Хозяева заведения думают: «Утонет женщина — пустяк», и Хэппи Спринг, собрав остатки сил, тянется к соломинке, которую мне хочется ей протянуть. Ах, зачем протягивать фальшивую соломинку? Завтра я покидаю Японию, а через девятнадцать дней заканчиваю путешествие вокруг света. Я должен занять место на циновке рядом с хозяевами, есть клубнику, наколотую на палочки, и разглядывать под водой Радостную Весну.

«Ах! Мистер Кокто!» Бесконечно повторяющийся слабый стон преследует мой слух. Утром в отель привезли двустороннее выдвижное зеркало, его подарила мне Хэппи Спринг. В момент отъезда я вытягиваю плечом рыбацкую сеть, в сети Хэппи Спринг, она мертва. Она ничего больше не говорит; бессмысленно смотрит на порог, на туфли, которые я надену и которые унесут меня далеко от ее острова. Паспарту шепчет: «Ничего не поделаешь, жалко бедняжку». Если он задумывал похитить ее, как Ауду, то отказывается от этой мысли, встретившись взглядом со жрецами — хранителями национального долга, которому гейши должны повиноваться.

Мы садимся в машину. Лицо Радостной Весны с более тонким слоем грима, чем у других, прижато к стеклу. Только что она осуждала японских танцовщиц за то, что они никогда не улыбаются, танцуют, словно в маске. Теперь неулыбчивая маска прижата к стеклу, мы трогаемся, она отрывается и замирает среди фонарей и флагов.

Я оглядываюсь. В кадре за задним стеклом ужасная сцена. Вытянув вперед руки, запутавшись в складках кимоно, прихрамывая на котурнах, Радостная Весна, раскрыв в безмолвном крике рот, пытается бежать за нами вслед.

Поддавшись велению сердца, я исказил хронологию событий. До ужина, оставившего такой горький привкус, мы присутствовали на представлениях, о которых стоит рассказать.

Читателей я покинул в Киото. Там мы отправились в театр, где танцуют гейши. Вход в театр в глубине празднично оформленного тупика с фонарями и гирляндами. Машины заезжают туда и пятятся; плотная толпа попадает внутрь по пандусу, мужчины-служащие убирают наши туфли в сине-белые чехлы.

Киотский бомонд дарит мне карточки и веера. Они присоединяются к нашей группе. Сначала зал для ожидания. Затем смотрительницы проводят нас по лабиринту лестниц и коридоров в помещение, где один за другим стоят стулья, как в театре теней. Там нас ждет чайная церемония. Две жрицы чая (гейши), чей белый грим завершается под затылком рисунком трезубца, сменяют друг друга перед священным столом и готовят зеленый чай, выполняя ритуальные движения деревянной ложкой или специальной мешалкой. Исполнив свою роль, они разливают чай по чашкам, и гейши-карлицы (четырнадцатилетние девочки, которым с виду лет восемь), загримированные, причесанные, одетые, как взрослые, ставят их на лакированные столы перед каждым из нас. Они кланяются и степенно удаляются за кулисы.

Левая рука обнимает чашку; правая распрямлена и приложена к ней. Чай — травяной отвар нефритового цвета — выпивается одним глотком. Завсегдатаи поднимаются и возвращаются в зал для ожидания. Маленькая дверь открывается, и по старинному обычаю, сминая друг друга, гости толпой бросаются в амфитеатр, где лучшие места достаются сильнейшим.

Удивление при переходе из маленьких помещений в эту светлую постройку и при виде публики, которая перекатывается волнами, толкается, налезает друг на друга, молча пихается, остается самым ярким впечатлением. Артистки танцуют довольно плохо: восточный театр ничего бы не потерял, если бы им запретили выходить на подмостки.

Мужчины, исполняющие роли женщин, добавляют какой-то невероятный акцент, чтобы казаться возвышеннее и отгородиться от зала, следуя театральному принципу отстраненности. Исполняя роли мужчин, женщины делают их слабыми. Сглаживаются углы, размываются грани. В целом все это зрелище, декорации и костюмы отчасти сродни нашему мюзик-холлу. Много блеска, много света. Нет больше сцены шириной тридцать метров, по которой передвигаются рабочие. Декорации взлетают, опускаются или выезжают с невероятной точностью. Дом куртизанок на Фудзи, которые приглашают к себе двух героев через окна первого этажа, у меня на глазах вмиг превращается в фундамент этого дома, лестницу и дверь. Женщины спускаются на несколько ступеней вниз. Иллюзия полная. Единственное отличие от нашего мюзик-холла — и оно придает представлению соборную значимость — в том, что женщины не улыбаются. Ни актрисы в пьесе «Путешествие из Кобе в Токио», ни оркестрантки — десять слева, десять справа, — сидящие на полу в оформленных красной материей продолговатых нишах, образующих трапецию, для которой сцена могла бы служить основанием. Слева пять исполнительниц бьют в цилиндрические барабаны деревянными палками, а в барабаны в форме песочных