Вокруг трона Екатерины Великой

   — Да разве мне можно? — громко удивилась Екатерина. — Ведь по правилам православной церкви нельзя женщине ступать в монашескую трапезную, как невозможно даже её пребывание в православной лавре?

   — Не исключение и вы, государыня, — поклонился ей архимандрит, — но вы государыня, а это всё равно что правитель, монарх, и это едва ли не мужчина. Да и другие знатные боярыни бывали тут, только на всё смотрели из-за решёток...

   — Так, может, и мне из-за решёток? — лукаво прервала его Екатерина. — Не хотелось бы нарушать ваш устав.

   — Смейтесь, государыня, смейтесь, — улыбнулся архимандрит, — позволено вам всё, раз всё в России вам подвластно...

Екатерина усмехнулась и, поддерживаемая Потёмкиным под руку, направилась в сторону трапезной монастыря.

Однако монахи, окружившие Екатерину и Потёмкина плотным кольцом, повели их не в сторону приземистого здания общей трапезной. Екатерина лишь одним глазом смогла заглянуть в открывшуюся дверь трапезной, построенной ещё в конце прошлого века. Но успела увидеть обширное длинное помещение, в дверь которого, низенькую и узкую, входили и входили нищие, обряженные в свои отрепья, юродивые, стучавшие посохами на пороге трапезной, калеки, двигавшиеся, хромая, и приползавшие к стенам здания.

Длинный дощатый стол, добела отмытый и выскобленный, окружали лавки, до блеска отполированные задами кормящихся. Чёрные монахи бесшумно скользили вдоль лавок, ставили на стол большие глиняные миски с пареной репой, оловянные казанки с мясной похлёбкой, оловянные же подносы с крупно нарезанным, только что испечённым чёрным хлебом и раскладывали деревянные ложки, которыми едоки и ели похлёбку из общих казанков.

Запах хлеба, пряный и свежий, резанул по носу Екатерины, и она внезапно почувствовала, что необыкновенно голодна и с удовольствием съела бы такой запашистый ломоть, вызывающий во рту обильную слюну.

Но их провели мимо этой трапезной, в которой с давних пор кормили всех голодных, провели и мимо монашеской трапезной, расположенной поблизости от общей.

Открылась невысокая дверца, словно бы нарочно, чтобы Екатерина увидела убранство и этой трапезной. Голые стены, иконы в углу, большое распятие, такой же длинный стол, выскобленный с мелкой кирпичной мукой, белый и сверкающий в лучах солнца. Лавки вокруг этого длинного стола тоже были от давности отполированы, а на столе не было столько еды, сколько в общественной трапезной, лишь хлеб, вода в глиняных высоких кружках, миски с пропаренной репой. «Нескоромно же питаются монахи», — подумала императрица и взглянула на Потёмкина.

— Ужасно есть хочется, — ответил он шёпотом на её взгляд.

Наконец их привели в трапезную комнату самого архимандрита. Небольшая келья, даже не келья, а приёмная зала настоятеля монастыря вся была увешана иконами, крестами, распятиями, бумажными вырезками со словами из Священного Писания.

Стол здесь был тоже небольшой, ничем не покрытый, но окружали его не скамьи, а мягкие стулья, удобные и высокие.

Архимандрит перекрестился на образа, повернулся к столу и благословил еду широким крестом.

Жестом руки он пригласил Екатерину и Потёмкина за стол, стоя, прочитал «Отче наш» и только после этого сел перед едой.

Безгласные и бесшумные монахи уже уставили стол замечательными кушаньями — отварной и жареной осетриной, супом из куриных потрошков, паштетами и зеленью, сладостями и свежими фруктами. Словно по мановению руки, поставив на стол небольшой графинчик с церковным вином, монахи исчезли, и они остались втроём — архимандрит, Екатерина и Потёмкин.

Сполоснув руки в большой серебряной чаше, они взялись за еду. Пример подал сам архимандрит — его аппетит был огромен, как и его наеденное брюхо.

Екатерина с удовольствием уплетала церковный обед — давно уже не приходилось ей испытывать такое чувство голода. Даже настойку она выпила с наслаждением, хотя обычно не пила ничего, кроме крепкого кофе и холодной воды.

   — Слава тебе, Господи, — улыбнулся архимандрит румяными губами, заросшими седыми усами и бородой и едва видными в этой щетине, — привелось и мне разговеться в день сегодняшний. Благодарствую, матушка-государыня, что приехала, что пришла ко мне на трапезу и разделила её со мной.

   — Спасибо вам, — ответно улыбнулась Екатерина, — так роскошно меня угощаете, а я видела — монахов своих не сильно балуете.

Архимандрит качнул чёрным клобуком, и глазки его, светлые и пронзительно чистые, и вовсе спрятались под чёрными ресницами.

   — Так ведь наш пресвятой Сергий завещал нам не роскошествовать. Он не питался ничем в среду и пятницу, а только в другие дни принимал пищу, да и то лишь хлеб и воду.

   — А я слышал, — вмешался Потёмкин, — что он все пять дней недели не принимал никакой пищи и только в субботу да светлое воскресенье ел хлеб и пил воду...

Екатерина тут же уловила, что Потёмкин провоцирует архимандрита на долгий разговор о святых, об их постных и скоромных днях, поняла, что он хорошо знает, как питался Сергий Радонежский, но отчего-то хочет показать ей прекрасное знание архимандритом жития Сергия. И Екатерина прервала их беседу.