Вокруг трона Екатерины Великой

Впрочем, Потёмкин даже перед несдающимся Очаковом не забывал развлекать себя. Его роскошная ставка гремела музыкой — итальянский композитор Сарти сочинял для светлейшего оратории, прерывавшиеся громовыми залпами орудий. Гости же, которых собирал Потёмкин на недели и месяцы, поглощали безумное количество изысканных блюд, и за ними светлейший отправлял ежедневно курьеров в Париж. Иногда, правда, не только трюфели и устрицы доставлялись из других стран. Какие-нибудь башмачки для возлюбленной, а то и чудесные ленты привозились теми же курьерами. А возлюбленных у Потёмкина было бесчисленное множество. Женщины, несмотря на войну, слетались в его ставку и пользовались моментами, чтобы выпросить милостей, денег, земель, крестьян. Он не скупился...

Прошло лето, миновала осень, проходила зима, а князь всё ещё не взял Очакова. В Петербурге уже громко говорили о том, что князь истощился, что не для его возраста такая кровопролитная война, ненавистники и завистники Потёмкина подняли головы. Медлить более было нельзя. И светлейший нашёл способ взять Очаков: он пообещал солдатам всю добычу, включая сюда пушки и всю казну. «Город может быть разграблен за три дня», — заявил Потёмкин.

И Очаков в страшный мороз 6 декабря 1788 года был взят. Потёмкин не нарушил своё обещание — солдаты разграбили всё. Из военной добычи князю достался великолепный изумруд величиной с куриное яйцо. Князь отправил его Екатерине, которая радовалась не столько подарку, сколько тому, что фельдмаршал оправился от своей хандры и начал воевать победоносно.

Всему двору и всем иностранным министрам выражала Екатерина уверенность, что ещё до конца лета Потёмкин будет в Константинополе. Но она как будто сглазила собственное счастье — союзников-австрийцев турки разбили наголову. Лишь русские войска продолжали своё победоносное шествие. Суворов и принц Кобургский победили турецкую армию при Фокшанах. Суворов уже в одиночестве разбил её при Рымнике, за что и получил звание Рымникского. А сам Потёмкин, оправившись от своей хандры, занял Бендеры. Оглушительный удар получили турки при Измаиле — Суворов ценой крупных потерь взял неприступную турецкую крепость Измаил...

Но тут Екатерину ждала очередная измена союзников-австрийцев. Иосиф Второй неожиданно для всех умер, а новый император отказался продолжать кровопролитную борьбу с турецкой империей. Прусско-австрийский конгресс в Рейнбахе объявил об отделении от русских интересов. Больше того, через какой-нибудь год Фридрих Вильгельм, прусский король, заявил Екатерине, что вступается за Турцию, и императрица должна была уступить...

Она хотела сделать это ещё раньше, потому что проснулась вдруг Швеция. Она прошла со своими войсками почти до самого Петербурга, и залпы пушек неприятеля слышны были в самой столице.

Екатерине чуть было не пришлось бежать из Петербурга — сто шестьдесят лошадей во всё время шведской войны стояли в полной готовности в Царском Селе, а императрица ложилась спать, держа наготове все свои драгоценности.

Две северные державы всегда держались хороших отношений. Екатерина даже посылала Густаву Третьему стерлядей и квас, как в своё время посылала арбузы Фридриху. Но эти продукты, так хорошо оценённые шведским королём во время его посещения Петербурга, не закрыли ему глаза. Ещё в 1739 году Швеция заключила оборонительный союз с Турцией, и теперь Густав вспомнил об этом договоре. Он знал, что Екатерина все свои войска отправила на юг, оставив для охраны Петербурга лишь самую малость, и потому надеялся захватить столицу России без особых кровопролитий.

В глубочайшей тайне снарядил он в Карлскроне весь свой флот и в июне 1788 года появился возле Кронштадта.

Екатерина была вне себя. Она вспомнила, что Анна Иоанновна в таком же случае велела в самом Стокгольме не оставить камня на камне. Но теперь положение было совсем другим — приходилось думать только о защите собственной столицы.

Граф Ланжерон писал о войне со Швецией так:

«Случайности этой войны и положение Петербурга были таковы, что шведский король мог явиться туда без большого риска. Он мог быстро пройти те сорок вёрст, которые отделяли его от столицы, мог даже высадить свою пехоту, потому что императрица выставила против него лишь половину того войска, которым он располагал. Если даже предположить, что ему не удалось бы перейти Неву, то он мог обстреливать дворец императрицы, с противоположного берега. Не постигаю, как он не попытался это сделать...»