Вокруг трона Екатерины Великой

Тем не менее спокойно и мирно скончалась она в своей постели не от пули восставших, не от сабли заговорщиков — скончалась от своей трудной жизни, не приспособленной к тяготам переедания, недосыпания и полного отсутствия какого-либо режима...

Также спокойно и мирно взошёл на трон Пётр. И Екатерина первой бросилась к ногам мужа, клятвенно заверяя его, что она первая будет приносить ему присягу, что она станет верной рабой и послушной подданной монарха...

Позже она не любила вспоминать, как приносила эту присягу на верность императору, она всё ещё колебалась, зная, что ещё не имеет сил и надёжных сторонников, чтобы пойти на риск, хотя и здесь не отставала она от Григория — всегда была готова на отвагу и безмерную храбрость, всегда была согласна поступиться всем, чтобы получить всё.

Но Пётр не оценил великодушного поступка Екатерины и, хоть и называл её мадам Руссурс, всё же понял, что и ему пора определиться со своей властью.

Первое, что он сделал, — заключил невыгодный для России, но такой необходимый прусскому королю мир.

Семь лет сражались русские солдаты против Пруссии, а теперь, когда Фридрих уже считал себя позорно побеждённым, войска России должны были повернуть в обратную сторону, воевать с теми, кто был союзником, сражаться под началом того, кого били при Цорндорфе, Хунерсдорфе, кого обращали в бегство. Сам Пётр признавался, что ему улыбается удача — теперь он может воевать под руководством такого великого полководца, как Фридрих.

Но мир, заключённый с Фридрихом, был только началом той катастрофы, которую готовил сам себе Пётр. Воевать с Данией за Голштинию — вот был предел его мечты. И войска уже собрались в поход против этого государства лишь потому, что крохотная Голштиния была в далёком прошлом родиной неудавшегося капрала прусской армии, каковым считал себя Пётр.

Никто не был большим врагом самому себе, нежели Пётр. И он только помогал своими поступками Екатерине, уже много думавшей о том, чтобы решиться и выступить против своего мужа.

Нисколько не думал Пётр о России. В начале июня 1862 года даже Сенат доводил до сведения императора, что государственные доходы не покрывают всех расходов, казна пуста и нет ни копейки на «удовольствие заграничной армии», которую Пётр снаряжал на войну с Данией из-за споров о Голштинии, его родине. Крымчаки снова подняли голову и намеревались напасть на южные уезды России, а восставшие крестьяне провинций осмелели настолько, что для их усмирения требовались уже целые полки. Команды, высылаемые правительством, были смяты восставшими, крестьянские волнения охватили значительную часть Тульской, Галицкой и других провинций, а Белёвский, Волоколамский, Эпифанский, Каширский, Клинский и многие другие уезды были объяты пожаром народного недовольства.

Обо всём докладывали новому императору, но Пётр и слышать ничего не хотел — главным для него оставалась война с Данией, и гвардия уже открыто роптала, не желая снаряжаться в заграничный поход. В самом начале месяца высочайше повелел Пётр, чтобы «впредь от полков людей никуда в дальние отлучки без указу Военной коллегии не отлучать»...

Было ясно, что война всё-таки начнётся, а армия разута и раздета, голодает из-за нехватки провианта, гвардию же, которая сильно разленилась и не отставала от столичной жизни, Пётр намеревался выслать в первую очередь.

Даже любимый Фридрих, прусский король, идол Петра, и тот предупреждал императора, что Россия напоминает кипящий котёл, готовый вот-вот взорваться, и что император должен быть поосторожнее. Но Пётр и всегда-то мечтал служить хотя бы капралом у Фридриха, а теперь, после смерти Елизаветы, поторопился заключить с ним договор о мире и помощи и никак не мог предположить, что русские ненавидят его и готовы на всё, чтобы лишить Петра короны...

Мрачно и бесстрастно встречала Екатерина все эти новости. Она уехала в Петергоф, собирала сведения обо всём, что творится в столице и при дворе Петра, молча выслушивала советы своих доверенных людей.

А их к тому времени у Екатерины было уже довольно много. Даже сенатор Панин, воспитатель наследника трона, Павла, проникся небывалой ненавистью к Петру — тот решил, что Панину подобает участвовать в военных экзерцициях[18], и потребовал его присутствия на парадах и вахт-разводах.

Екатерина Дашкова, сестра фаворитки Петра Елизаветы Воронцовой, тоже была возмущена деятельностью и бестолковостью нового императора, прямым вредом России от него и неоднократно предлагала свои услуги Екатерине по вербовке деятельных и активных членов заговора.

Но пока что это были лишь разговоры, болтовня, и Екатерина хорошо понимала, что ещё не время выступить открыто и свергнуть Петра.

Последний же случай бестактности и грубости Петра и вовсе отвратил её от мужа.

Почти четыреста самых влиятельных и самых важных вельмож государства собрались на парадный обед, который давал император по случаю заключения мира с Фридрихом.