Вокруг трона Ивана Грозного

По мере того как утки, гуси и лебеди всё чаще помахивали крыльями, сгоняя ночную леность, Богдана всё более и более охватывал азарт. Несчётно он вот так встречал рассветы на озёрах в ожидании, когда дичь поднимется с воды, но обрести спокойствия так и не сумел. Более того, первые стайки, поднявшиеся с воды, потянувшиеся на поля, вызывали у него такую суетливость, что стрелы его летели мимо, словно у начинающего неумехи. Бельский всегда злился на себя, пытался зажать себя в ежовую рукавицу, но ничего не помогало, однако знал, что когда лет пойдёт полным ходом, он быстро успокоится, а успокоившись, выкажет и меткость глаза, и точность расчёта. Но если знали об этой слабости князя в его усадьбах, знали о ней даже те, кто готовил царскую охоту, то здесь, где он был новичком, суетливость его наверняка станет предметом пересуда и завтра же, и даже после отъезда. Бельский, понимая всё это, ничего не мог поделать с собой: он сгорал от нетерпения, руки, судорожно сжимавшие самострел, предательски подрагивали.

Первой зашлёпала по воде стайка чирков. Взмыла вверх и, описав дугу, полетела на поле как раз над головами охотников, сидевших в скрадках. Не очень это ловко.

Лучше, когда утка летит чуть в сторонке, тогда удобней рассчитывать, но не охотник выбирает путь стайке, а она летит там, где считает более удобным.

Пять калёных болтов взмыли наперерез чиркам, и четыре из них угодили в цель. Только болт Богдана пролетел впустую и затерялся где-то в ёрнике.

Вторая стайка чирков — и снова болт оружничего улетел в ёрник. Лишь когда потянулась четвёртая стая, на сей раз красногрудок, Богдан выцелил головного селезня и, к своему большому удовольствию, сбил его — по головным стреляют очень уверенные в себе охотники. Ну а после этого Бельский показал всем, каков он стрелок: ни одного промаха не сделал. Этого никому из напарников не удалось.

Вернулись охотники домой довольно поздно, но дворня даже не думала спать, дожидаясь хозяина. Вместе с дворней ждал своего господина и слуга Бельского, прискакавший из Архангельска. Тот сразу же с докладом:

   — Как пальнули из пушек англичане, дав знать о своём прибытии, я — в седло. Вожа для проводки судов по стреженю я просил высылать без спешки. Не раньше завтрашнего обеда он проведёт все суда в порт.

   — Спасибо за весть. Завтра, Бог даст, скатятся по Двине к порту насады, нам же с тобой идти посуху. Коней приготовь к рассвету.

Дорога от Холмогор до Архангельска торная, кони ходкие, и вышло так, что Богдан Бельский слез с седла на пристани в самый раз: первый английский корабль подходил к причалу. На его палубе, скрестив руки на груди, как великий мыслитель, стоял Горсей.

Джером Горсей и Богдан Бельский хорошо знали друг друга, но не выказывать же своё доброе отношение прилюдно. Оба — не простолюдины, да и не на посиделки съехались, чтобы приветственно махать друг другу руками или шапками, не следует и раскланиваться преждевременно, ведь правила издавна определяют поведение и посла заморского и встречающего его пристава.

Так они и поступят, ни пяди не отступив от правил. Лишь потом, за трапезой в каюте капитана корабля или в доме начальника порта, где по совету Тайного дьяка Бельский определил устроить Горсея, они смогут поговорить откровенно по душам.

Но не получилось беседы душевной. Можно сказать, неожиданно какой-то ершистой она оказалась. После установленных приветствий и осмотра прибывшего корабля, капитан угостил оружничего только чаем, Джером Горсей вкратце доложил о том, чего и сколько привезено и даже предложил осмотреть груз на первом корабле, а затем на остальных по мере их подхода, но начальник порта воспротивился:

   — С осмотром груза и с его приёмкой успеется. В лес он не убежит. Теперь пошли ко мне в дом. На обед по-поморски.

Дом начальника порта был срублен из мачтовых сосен саженей по двадцати. Суров вроде бы дом, без всяких излишеств, но так ловко подогнаны бревно к бревну, что диву даёшься мастерству плотников. Будто его краснодеревщики поднимали. Горсей даже пощупал стыки меж брёвен, когда с хозяином и Бельским поднялся на гульбище, и покачал головой, восхищенный. А начальник порта Никанор Хомков пояснил, как бы между прочим, не похвальбы ради, лишь для сведения гостям:

   — Без единого гвоздя. И без мха даже.

Не понял Горсей, отчего без мха и вообще для чего нужен мох в стенах дома, его место на болотах, но расспросами не унизил себя, хозяин же посчитал сказанное вполне достаточным и радушным жестом пригласил в дом, двери которого были гостеприимно отворены.

В сенях — половик домотканой работы. Узорчатый. Любо поглядеть. А к ноге мягкий, словно по мшистой низинке ступаешь. Дверь в просторную комнату для праздничных обедов тоже открыта настежь. Хозяйка встречает гостей низким поклоном и ласковым приглашением:

   — Проходите за воронец, дорогие гостюшки.