Вокзал потерянных снов

Иногда на меня находит оцепенение, в голове сгущается туман, и я не в силах ни видеть, ни думать. Возможно, эти провалы, эти мгновения, когда я превращаюсь в зомби, — мой сон. Сон о новом городе. Возможно, это все, на что нам осталось надеяться.

Все очень долго, долго молчат.

Первой заговаривает водяная Пенжефинчесс. Начинает она тихо, шепчет с трудом узнаваемые слова. Но обращается к нам. Пенжефинчесс сидит, прислонившись спиной к стене, толстые бедра обвисли. Вокруг нее вьется глупая русалка, чистит одежду, смачивает кожу. Пенжефинчесс рассказывает нам о Седрахе, о Танселле. Встретились они при обстоятельствах, о которых она предпочла умолчать, в Теше, Городе ползущей жидкости, и провели вместе семь лет.

Оконный переплет нашей хижины в иззубренных осколках засиженного насекомыми стекла. Пенжефинчесс, сидя под косым лучом тусклого света, тихо, монотонно рассказывает о своем прошлом. О том, как бродила с ныне покойными товарищами. Занималась браконьерством в скарбе Глаз червя, воровством в Неовадане; грабила могильники в рагамольских лесах и степях. Союз был неравносторонним, объясняет она. Танселл и Седрах всегда были парой, они что-то находили друг в друге, была между ними какая-то мягкая страсть, понять которую Пенжефинчесс не могла, да и не хотела к ней прикасаться. Танселл просто сошел с ума от горя, перестал думать, дал волю слепой чародейской ярости. Но будь он в здравом уме, говорит она, все равно пошел бы на смерть.

Так что теперь Пенжефинчесс снова одна.

Исповедь ее заканчивается. Словно некая ритуальная литургия, она требует отклика от нас. На сокрушенного горем и отчаянием Айзека Пенжефинчесс не глядит. Смотрит то на Дерхан, то на меня. А мы не можем дать ей то, чего она ждет.

Дерхан печально качает головой и молчит. Я пытаюсь отвечать. Открываю клюв, но из глотки льется история моего преступления, моего наказания, моего изгнания. Так бывает всегда в подобных случаях. Самоконтроль мой дает трещину, и из этой трещины хлещет былая моя беда.

Но я сразу прекращаю. Мое прошлое тут ни при чем. История моей жизни — не для нынешнего вечера.

Казалось бы, судьба Пенжефинчесс — это судьба эгоистки и бандитки. Но прозвучал ее рассказ как прощальная речь по умершим товарищам, историю же моего эгоизма, моего изгнания нельзя перелить ни в какую форму. Что было, то было, и было так, как было. Я замолкаю.