Вокзал Ватерлоо

— Не извиняйся. — Эдит тоже стиснула ее руку. — Тебе нужно выговориться. Нельзя все время есть себя поедом. Вини Стивена. Вини войну. Война меняет людей. Может, случилось что-то такое, что изменило его, вот и все. Но, какова бы ни была причина, твоей вины в том нет. Может, однажды, после войны, в Оксфорде ты встретишь Стивена и спросишь его, что случилось. Или не спросишь. Вы просто попьете вместе чай за учтивой беседой. Или кивнете друг другу в знак приветствия и пойдете каждый своей дорогой. Но, что бы ни произошло, Мод, обещай, что ты не станешь винить себя. Прошу тебя, Мод. Пообещай мне это.

— Хорошо, — ответила Мод. Она потрепала Эдит по руке, еще раз стиснула ее ладонь и откинулась на подушку. — Обещаю. Ладно, давай спать, — добавила она, как обычно говорила в таких случаях. — А то завтра от нас не будет никакого толку.

В принципе Эдит права, рассудила Мод. Война действительно меняет людей. И не только физически — вследствие переутомления, недоедания, недосыпания, телесных повреждений и гибели. Война затрагивает души. Взять Эдит, например. Сколько раз Мод наблюдала, как Эдит всю себя отдает госпиталю, по сути, каждый день совершая подвиг. Еще два года назад такое было просто невообразимо. Глядя, как беззаветно трудится ее подруга, она вспоминала более юную, более неискушенную Эдит, флиртующую с Недом в «Медведе», и пыталась увязать тот далекий образ с нынешней Эдит, которая отказывалась спуститься со всеми в бомбоубежище, оставаясь на третьем этаже с раненной в голову бредящей старой женщиной, которую нельзя было двигать.

Стивена война тоже изменила — в этом Мод не сомневалась. А вот как изменила — это уже другой вопрос. Что заставило его пересмотреть свое отношение к Мод? В бою он увидел, сколь хрупка жизнь, что и побудило его вернуться к Хелене? Или собственная стычка со смертью, осколок шрапнели в его ноге пробудили в нем сочувствие к его эмоционально неустойчивой жене? Или по возвращении в Оксфорд он осознал, что они оба, каждый по-своему калека, нуждаются друг в друге больше, чем когда-либо? Или, долго пробыв вдали от дома, он по-новому оценил прелести домашнего уюта? А может, на него повлияло что-то еще?

Нет. Не что-то, а кто-то. Эта догадка осенила Мод в один из самых жарких дней августа. На третьем этаже госпиталя скапливалась духота, и она обливалась потом. Эта мысль не то чтобы поразила ее или завладела ею. Мод осознала ее с такой ошарашивающей ясностью, что буквально вся похолодела. Она содрогнулась, да так сильно, что едва не выронила поднос с медикаментами, который несла по коридору. Это же так очевидно, подумала Мод. Как ей сразу в голову не пришло? Именно потому, что это так очевидно — так безошибочно верно. И, разумеется, сразу все встало на свои места. И как только Мод поняла, что ее догадка просто не может быть неверной, у нее подкосились колени и задрожали руки. Она прислонилась к стене, но это не помогло. Она сползла на пол, так было лучше. Поэтому она поставила поднос на пол, закрыла глаза, наклонила голову и сделала глубокий вдох.

— Сестра Лейтем?

Мод обратила на зов тусклый взгляд. К ней по коридору бежал доктор Аллен Дрейк. Она отметила, что кафельный пол источает прохладу. Даже холод.

— Со мной все хорошо, — сказала она. Ей и самой показалось, что слова она произнесла невнятно. Язык едва ворочался, будто заледенел.

— Это мне судить. Нет, не вздумай взять поднос. Оставь его на полу. Оставь, я сказал. Медикаменты и так на вес золота, не хватало еще, чтоб ты жонглировала ими.

Мод попыталась подняться. К ней кто-то прикоснулся. Ладонь. Его ладонь. Ладонь Аллена, у нее на лбу.

— Да у тебя жар.

— Нет, — возразила Мод. — Мне очень холодно.

— Помолчи.

Еще чьи-то голоса. Еще чьи-то шаги. Ноги на уровне глаз. Шепот подошв. Резиновых подошв. Тихий, мягкий.

Как тепло!

Мод провалилась в забытье.

Ничего.

Нет войны. Нет светомаскировки. Нет бомбежки. Нет людей с ампутированными конечностями. Нет авианалетов. Нет стука в дверь, возвещающего о приходе двух летчиков, принесших дурную весть. Нет Стивена. Нет даже мыслей о Стивене. Нет отсутствующего Стивена. Нет неожиданно доставленного письма. Нет боли. Нет пустоты. Нет вопросов, на которые нет ответов.

Нет ничего.

Есть только сон. Глубокий, засасывающий, бесконечный сон. Беспробудный сон. И вдруг что-то. Звук. Тень. Голос и чей-то силуэт. Два силуэта. Они о чем-то говорят. Мужчина и женщина; врач и медсестра; Аллен и Эдит.

— Я была на том свете, — услышала Мод свой собственный голос.

Аллен с Эдит перестали разговаривать и повернулись к ней.

— А, сестра Лейтем, — обратился к ней Аллен. — С пробуждением. Нам вас очень не хватало.

— Ой, Мод! — воскликнула Эдит. — Я так рада, что тебе лучше.

— Я была на том свете, — медленно повторила Мод.

— Не преувеличивай, — сказал Аллен. — У тебя просто был жар. Неприятный, но всего лишь жар. Странно, как все остальные еще не валятся с ног в такой зной.

— Но было так темно, — сказала Мод.

— Ничего удивительного. Я дал тебе кое-что, вот и все, — объяснил Аллен.

— Так пусто, — добавила Мод.

— Чтобы ты лучше спала.