Волчара

Еще из коридора я увидел лежащее тело. Машка был в ее обычном домашнем халатике, который с утра она, похоже, так и не переодела. Она лежала вытянувшись по струночке, держа в правой руке букет красных гвоздик. Из груди торчал нож. А на лице помадой была нарисована издевательская клоунская улыбка.

Дальше я плохо помню, что было. Нет, я не потерял сознание. Просто события как бы стерлись из моей памяти. Я помнил, что отвечал на вопросы, о чем-то разговаривал со Скворцовым, выпил рюмку коньяка. Но я был не я. Было странное ощущение, что мой мозг и тело существуют отдельно друг от друга. Я поднимал руку, и мои глаза удивленно на нее смотрели, мол, смотри, движется чья-то рука. Мир словно вывернулся наизнанку. Мне стали бросаться в глаза и раздражать всякие мелочи. Вот мой телевизор, с экрана которого давно не вытирали пыль. Вот на потолке вызывающе напоминало о себе многолетнее пятно от раздавленного комара. Вот пожух листик на той гвоздике в Машкиной руке. Но смысл происходящего плохо доходил до меня. И я молил бога о том, чтобы все поскорее ушли и забрали Машкино тело. А потом я неожиданно вспомнил, что нужно сообщить ее родителям, и на секунду очнулся. Я ведь даже не знал их телефона. Допрашивающий меня мент в штатском удивленно на меня взглянул, когда я в середине его вопроса, не говоря ни слова, встал и подошел к Скворцову.

– Олег! – обратился я к нему. – Надо позвонить ее родителям, а я не знаю их телефон. Посмотри, в ее сумке должна быть записная книжка, может, там есть. Сам я трогать ее вещи сейчас не могу. Они еще ею дышат.

Майор понимающе кивнул.

– Хочешь, мы сами сообщим?

Я скривился.

– Я бы и рад, но не могу себе это позволить. Маша прожила со мной почти три года и была от меня беременна.

Скворцов вопросительно поднял брови, хотя, конечно, знал, а я добавил:

– Она погибла у меня в квартире, в моем доме и, может, по моей вине.

Майор с удивлением на меня посмотрел.

– Надо было мне настоять и на время спрятать ее в лесу у моего дядьки, – объяснил я. – Там-то ее точно бы никто не достал.

Скворцов с сомнением пожал плечами. Но комментировать мои слова не стал.

Наконец, все ушли и забрали Машу. Совершенно обессиленный я рухнул на диван. Покопавшись в кармане, вытащил свой мобильник. Вместе с ним выскочил и покатился по полу какой-то орешек. Я тупо посмотрел ему вслед. Поколебавшись, я набрал телефон Нины.

– Нина! – сказал я. – Машу убили.

И заплакал.

Трудно передать кошмар следующих дней. Не знаю почему, но, по-моему, бог наказывает родственников умерших людей дважды. Первый раз, когда отнимает у их близких жизнь, а второй, когда заставляет их хоронить. У меня не было до этого большого опыта, хотя я, конечно, бывал на похоронах. Но тогда для меня это было хотя и тяжкой, но не моей повинностью, а теперь эта повинность стала моей. И меня измучило это театрализованное представление, лишь чуть-чуть разбавленное единицами людей, искренне переживающими горечь утраты. В памяти остались даже не они, а какие-то незнакомые люди со студии, со скорбными лицами произносившие трогательные речи, а потом, улыбаясь, рассказывавшие друг другу анекдоты, представитель похоронного бюро, настойчиво дергающий меня за рукав и пытающийся поторговаться со мной по поводу сметы, мое тупое безразличие ко всему и ни к селу, ни к городу всплывшая в памяти фраза «Разве «Нимфа» кисть дает, туды ее в качель». А что стоили эти три дня, которые у меня прожили Машкины родители? Что я мог сказать этим совершенно пригнутым горем к земле, маленьким и провинциально добродушным людям, которые меня-то, по сути, и не знали. Да и кто я был им вообще?..

День, когда я вернулся на работу, стал для меня настоящим облегчением. Мне срочно надо было разбираться со старыми делами и уже поднакопившимися новыми. Но я был только рад. Чем больше работал, тем меньше вспоминал. Приятной неожиданностью стал звонок Олигарха. Он по-человечески искренне выразил свои соболезнования. С его же дочерью я со дня Машиной смерти не общался. Тот звонок был единственным. Нина тут же перезвонила, но я ей не отвечал, пока она не поняла, что разговаривать с ней не буду.

День закончился быстрее, чем мне хотелось. Нехотя собрав свои вещи и не торопясь, я поплелся вниз на выход. У подъезда меня ждала Нина.

Она молча подошла ко мне и всмотрелась мне в лицо. Это было не очень приятно, и я уже хотел было сказать ей что-то резкое, но она меня опередила:

– Ты как, Родик! Держишься?

Я неопределенно пожал плечами.

– Я же Зверек, – ответил я. – А они живучие.

– Зверек? – удивленно переспросила Нина.

– Зверек, – усмехнулся я. – Кличка у меня такая была в детстве.

– Так что же ты собираешься делать, Зверек? – спросила Нина. Странно, но в ее устах моя кличка не прозвучала обидно.

– В каком смысле?

– Ну, не в глобальном, конечно, – сочувственно глядя, ответила Нина. – В конкретном. Что ты, например, будешь сейчас делать?

– Поеду домой, – снова пожал плечами я. – У меня работы много накопилось. Пора этот завал разгребать.