Волчара

– Зверек! – заговорил он. – Ты не просто сволочь. Ты очень хитрая сволочь. Ты почти меня убедил. Хотя готов сознаться, что и без твоих речей я думал похоже. Меня не нужно было уговаривать. Я согласен с тем, что быть киллером – это та же работа, только грязная. И если бы меня мучили колебания по разряду нравственности, я бы на нее не согласился. В той, другой моей жизни я как-то со своими ребятами заблудился в джунглях и попал на территорию противника. У нас было мало шансов выжить, и мы решили, что в случае чего раненых не понесем, а будем добивать. Нас было семеро, а вернулись четверо. Из не вернувшихся троих никто не был убит противником, они были ранены и не могли идти. И добили их мы. Никто из них не просил пощады. Так что старушку-божий одуванчик, как я и сейчас считаю, я убил из милосердия. А твоего толстосума-буржуина вообще было убрать несложно, у него и охраны-то толковой не было. Да ты мне еще насвистел, какой он гадкий, нехороший, жадный Бармалей. Тоже наврал, небось. Сознайся, Зверек.

Я неопределенно качнул головой.

– Вот-вот, – удовлетворенно в ответ кивнул Дух. – Я так и полагал… А убивать из снайперской винтовки легко. Это как смотреть в кино. Снайпер человека напрямую не видит, а только через визир. Он тебя отделяет от цели и делает ее, как бы это сказать, более виртуальной. Кроме того, ограничено поле зрения. Стрелок видит цель через маленькое окошечко. И если он не извращенец, то не разглядывает лицо, а смотрит, например, на пуговицу пиджака, в которую собирается выстрелить. А после нажатия курка пораженный объект из поля видимости часто исчезает. Выстрел отбрасывает его в сторону.

Дух замолчал, я ждал продолжения.

– Я смирился с угрызениями совести, – начал по новой он, – которые давили на меня после этих убийств. Но он не тяжелей, чем от убийств на войне. Однако я не могу мириться с угрызениями совести за преступление, которое не совершал.

– Объяснись, Дух, – не без удивления попросил я.