– Как будто ты не знаешь Тео, – Адам поднял тетрадь с подоконника и начал заново изучать свой рисунок.
– И что с того?
– Он развлечётся, но, когда ему надоест, сдаст зачинщика, а с самого, как с гуся вода.
– Он бы не сделал ничего подобного. Я дал ему сигарету.
– А, я не знал этих подробностей. – Адам отшвырнул тетрадь. – В таком случае извини.
Я не ответил.
Цитируя Марка Твена, настоящий друг с тобой, когда ты неправ. Когда ты прав, всякий будет с тобой.
Это правда, Адам постоянно вытаскивал меня из передряг. По-скандинавски просто. Но что за работа при этом кипела в белобрысой башке той, догадаться можно было разве что по взгляду.
Неоднократно я слышал пошлый афоризм, что глаза наши имеют свойство впитывать ужас, который могли наблюдать. У Адама глаза медно-ржавого цвета, какой луна бывает при затмении. Ужасные, ужасные глаза! Я живу с ними девять лет и до чего дожил: избегаю их, словно уберегаю легко вскипающую кровь от щепоти перца.
Иной раз во время бессонницы я всё жду, когда Адам, давно отошедший ко сну, вдруг повернёт по-совиному голову и я увижу вновь эти глаза. И всё не из-за какого-то ужаса пережитого, а потому что в Адаме прячется садист. Если порассуждать, не так уж и прячется, а в открытую проводит свои эксперименты над людьми. Мы с ним братья по случаю. Мясорубка военная нас в один фарш сдавила. Но в наших отношениях я – как дым, не имеющий силы против железа.
Пошарив в тумбочке у изголовья кровати, я достал моток ниток с иглой и запасную пуговицу, затем снял рубаху. Пуговица плоская, но ведь меня дед учил, как делать ножку из нитки. Так что минут за десять справлюсь.
– У меня есть для тебя поручение.
– Всё что пожелаешь, – опять сквозь зевок ответил я.
Адам сосредоточенно набивал рюкзак учебниками.
– Задание с целью перевоспитать тебя. И пожалуйста, прими это не как обузу. Просто так будет лучше, – подытожил он, а затем шлёпнул готовый рюкзак у выхода.
Мне кажется, я был пока что главным экспериментом в его практике. Время от времени Адам подыскивал мне нужную, на его взгляд, почву, сажал, как растение, удобрял и следил за плодами своих опытов. Но вы ведь знаете третий закон Ньютона: действие рождает противодействие. В векторной форме это выглядит так:
m₁a₁ = – m₂a₂,
где
– Лучше для кого: тебя или меня? – спросил я. Хотя ответ и так знал.
Адам заботился обо мне, как о своём сыне. Сублимировал в меня всё то, чего недополучил от отца. Их отношения, вернее их скупость и непродолжительность, были корнем всей повёрнутой сущности Адама. Когда ему становилось особо паршиво, он брался щёлкать меня и вытряхивать из всех моих кладовых содержимое, отвлекаясь таким образом от собственного содержимого.
Даже за девять лет я не научился быть готовым к тому, что меня в любой момент раскусят, хотя стараюсь этого не показывать. Но будто бы Адаму требуется что-то показывать. Слова его частенько задевают меня за живое. А его взгляд – хотя, возможно, только цвет глаз ореховый – мне сегодня почудился во взгляде Джульетты. И я понял,
Монстр, взаправду. Точно монстр.
Глава 5
Молоко Девы Марии
Дарт внезапно вырос в коридоре посреди толпы сразу после занятий. Мы почти столкнулись. Невозможно было понять, что у него на уме. Это серое лицо всегда выражало одно и то же – мрачность, а его плечи обязательно выдавали напряжённость. Он напоминал старую верную трость, которой периодически пользовался его начальник.
– Мистер Гарфилд, мистер Карлсен, переодевайтесь. После обеда жду вас у выхода из южного крыла.
– Мы переоденемся после обеда, – говорю я. – До регби два часа.
– Сегодня вы не тренируетесь. – Дарт не отводил испытующего пристального взгляда.
– В смысле, как не тренируемся?
– Вам предстоит выкорчевать весь чертополох. За нарушение порядка.
– О! – удивлённо прокомментировал Адам. – Чертополох нарушил порядок?
Дарт ещё более выпрямился.
– Мистер Гарфилд, вы наказаны за организацию непристойного поведения ряда учеников, мистер Карлсен – за неявку на утреннее собрание.
– Организация непристойного поведения? – Я чуть не прыснул со смеху. – Что за нелепость?
– В каком смысле весь, сэр? – спросил Адам, поправляя очки.
– Весь, что на западной стороне сада. Это понятно? – Дарт по привычке скрестил кисти рук внизу живота.
– Яснее некуда, сэр. Мистер Кочински посчитал такое решение верным?
– Полагаю, других он не принимает, – ответил Дарт. – Впрочем, по мне, такое наказание – благодать Божия. Я предлагал нечто иное.
Подмывало съязвить про его былые времена здесь, напомнить, как часто его нежных мест касались розги. Вместо обороны я пошёл в наступление:
– Осторожнее, сэр! Помните, что