Волчье кладбище

Невозможно сказать, в чём именно заключалась его таинственность. Он дружелюбен и активен, но с ним ощущаешь какую-то недосказанность, словно концы его фраз в воду опущены. Ты их слышишь целиком и, однако, понимаешь, что сказать Робин мог бы ещё много чего. И главное, обвинить его в умалчивании невозможно, он же никому ничего не должен. Он знает границы, и, возможно, он просто аккуратный человек, вроде моего отца. А в рясе так вообще вылитый монах ордена кармелитов. Вот ему бы на моё место. Мой старик на радостях с ума бы сошёл от такого сына.

Мы ещё какое-то время смеялись, из головы постепенно выгонялись дурные мысли. Посовали пальцы в чай ботаников (обычно мы таким образом отнимали компот друг у друга), затем разбрелись по комнатам.

Оставшийся вечер мы с Адамом учили реплики. Он играл юношу, благословившего Себастьяна, я – Маркеллина, одного из двух братьев, осуждённых за исповедование христианства. Мои попытки убедить Поттегрю, что я атеист, были обречены на провал. Поттегрю был не в том настроении.

В дверь постучали.

– Войдите! – крикнул Адам.

Стучавший долго возился с непослушной дверью.

– Свинья открывает затычку, – промямлил я, не отрываясь от текста.

Во всём крыле нашем стучались только двое – Адам и Мэтью.

Когда дверь, наконец, приоткрылась, в проём вынырнула розовая поросячья морда.

– Ребят, вы что учите?

Я глянул поверх листов.

– Как потрошить свинью, – говорю.

Мэтью поправил очки, прищурился.

– А зачем вам это?

– Да хотим на вертеле зажарить. В лесу. Пойдёшь с нами?

– Ой, не знаю, – сказал Мэтью, потешно хмурясь.

– Потому что, если ты не пойдёшь, то нам и смысла нет идти, – сказал я холодно.

Мэтью поморщил лоб.

– Ну не знаю, – прохрюкал он. – А можно вопрос?

– Валяй.

– Вам мой учебник по Ранней республике[56] не попадался?

Я закатил глаза и вернулся к тексту.

– Нет, – ответил Адам.

– Понял, спасибо.

– Посеял где-то?

Мэтью замялся, по дрожащим его щекам всё понятно стало.

– Тео с Гарри? – ухмыльнулся я.

– Ага, – кивнул хрюшка. – В коридоре отняли.

– Ну, ищи на дереве, значит. Или в унитазе, – говорю.

– Ну, я надеялся, что они его просто к кому-то закинули.

– Ну, к нам, как видишь, не закидывали.

– Да, ясно, – протянул Мэтью, почему-то не уходя и назойливо мусоля дверную ручку.

– Слушай, потрогай дверь с той стороны, – кинул я.

– А с ботинками на кровать нельзя, – оживился хрюшка. Жирные щёки вновь затряслись, теперь от неведомого нам удовольствия.

Я снял ботинок и запустил им в рыжую башку, не успевшую спрятаться.

– Ну, больно же!

– Будет больнее, если не уберёшься.

Мэтью ретировался. В приоткрытую дверь слышалось, как он стучал в другие комнаты с тем же вопросом и как летели ему вслед ботинки.

На очередном листе меня сморило. Я швырнул текст на пол и еле успел снять второй ботинок, как меня вырубило.

Я не сразу заметил отсутствие достопочтенного Тео следующим утром, только когда учитель истории поинтересовался этим вопросом у Гарри. Чудище пожимало плечами. Это был плохой знак.

До тренировки оставалось два часа, так что я мог хотя бы притвориться, что как-то занимаюсь Шивон. В конце концов, я был должен Адаму за вчерашнее спасение. Агата, поджидавшая на библиотечном крыльце с видом прокисшего салата, с ходу раскусила моё ребячество.

– Шивон для тебя пропала. Можешь о ней забыть.

– Разве? Ещё вчера ты меня покупала.

– Считай, что сделка не состоялась.

– Тогда мне следует вернуть аванс. Обед за мой счёт.

Агата драматично хмурилась.

– Брось, вчера мы не так уж чтобы много времени провели вместе. Нельзя узнать человека, не отобедав с ним.

Врал я паршиво.

– Когда бог создавал время, он создал его достаточно. Так у них в Ирландии говорят, – изрекла Агата и тяжко вздохнула. – Этой лисоньке вчера всего хватило.

– Подсунула сестре другого? Преклоняюсь перед вашим проворством, миссис Беннет[57]!

– Я в бешенстве! Глядите, блузку задом наперёд надела, так летела за ними!

Летела, да не на пределе – вон, бюстгальтер-то успела нацепить.

– И? – говорю. – Догнала?

– Да куда там! Он в такую рань явился, врасплох застал! Пригласил на прогулку Шивон, а я не готова была, понимаете? Нужно было волосы причесать, божью тварь покормить. Шивон, узнала я, не расчёсывает волосы гребнем. Выпорхнула с этим хлюстом растрёпанная, как мотылёк на пламя. Я их искала везде!

– И в лесу?

Агата покачала головой.

– Я её предупреждала – в лес ни ногой!

– Ну, так она и пошла туда, где ты нашаривать не станешь.

– Не слушай его, – сказал Адам с привычной своей флегмой. – Эти паломники всегда нам портили жизни.

– А как же поэты и «безумству храбрых…» и всё такое прочее? Да если бы не мы, вам, грамотеям, не из чего библиотеки собирать было бы.

– О каком безумстве ты говоришь, Макс? Ей Тео, помнишь, чего наобещал? – вскипела Агата. – Я говорила, она не искушена. Поверила первому в жизни проходимцу!

– Иллюзии и надежды твоей сестры рано или поздно обратятся в дым. Не Тео, так будет ещё кто-то. Я считаю, обжигаться нужно, и чем раньше, тем лучше. Режь пуповину.

– Нужно. Только побег всё ещё на твоей совести, – уличил меня Адам в побеге свиней в посев.