По пути мы почти не встречали знатных путешественников. Чуть ли не половина французского дворянства была в Париже на праздниках по случаю королевской свадьбы, так что мы не испытывали затруднения в перемене лошадей. Хотя до нас и доходили предупреждения, что дороги не безопасны из-за множества распущенной после войны солдатчины, но мы еще ни разу не были остановлены и не подвергались каким-нибудь неприятностям в пути.
Я не намерен пересказывать все события первого моего путешествия, хотя и вспоминаю о нем с удовольствием, или передавать все впечатления от городов, через которые мы проезжали. Достаточно будет указать на Лимож, Шатору и Орлеан, и что в Шатору нам пришлось испытать горькое разочарование в одной из наших надежд. Мы ожидали, что у Безера при присоединении подкрепления в Шатору будет задержка в перемене лошадей, и что поэтому, двигаясь быстрее, мы сможем нагнать его и даже проскользнуть раньше его в Париж. Но в Шатору мы узнали, что люди его ранее получили приказание следовать вперед, в Орлеан, и ждать его там, так что он мог продвигаться вперед до этого города без задержки. Он явно спешил, потому что, выехав из Орлеана на свежих лошадях, достиг в полдень того же дня Ангервиля, находившегося в сорока милях от Парижа, и, не останавливаясь, двинулся далее, между тем как мы добрались туда только к вечеру шестых суток после выезда из Кайлю.
Мы въехали на большой постоялый двор, который казался еще больше благодаря сумеркам, до того измученные, что едва были в состоянии слезть со своих седел. Наш слуга Жан взял в повод четырех лошадей и повел их в конюшню. Несчастные, измученные животные, понурив головы, покорно следовали за ним. Некоторое время мы переминались с ноги на ногу, расправляя одеревеневшие члены. Вокруг же все было полно движения и суеты. Из открытого окна над воротами доносился звон посуды, мелькали огни и слышались торопливые шаги людей, бежавших по коридорам. Полумрак двора рассеивали два только что зажженных фонаря. В одном из углов его двое кузнецов подковывали лошадь.
— Они говорят, что нашим лошадям нет места, — объявил возвратившийся Жан, почесывая голову с недовольно-сконфуженным видом провинциального слуги.
— Да и нет! — крикнул один из собравшейся перед нами кучки чьих-то слуг.
Слова эти были произнесены нахальным тоном, а прочие заметно были расположены поддержать его. При свете стоявшего на земле фонаря я мог разглядеть, что все они носили значки одного хозяина.
— Послушайте, — сказал я строго, — конюшни большие, они не могут быть заняты только вашими лошадьми. Вы должны найти место и для моих.
— Конечно! «Дорогу королю»! — отозвался он, между тем как другой закричал:
— Vive le roi! 9
Прочие подняли смех, в котором звучали зловещие ноты. Ссоры между господской прислугой были так же часты тогда, как и теперь, но хозяева редко вмешивались в них, предоставляя челяди путем драки разобраться между собою. Но здесь бедному Жану пришлось бы плохо, так что мы должны были поневоле вмешаться.
— Берегитесь, чтоб вам не пришлось плохо, — продолжал я, удерживая Круазета, ибо здесь совсем было нежелательно повторение истории, бывшей в Кайлю. — Если только ваш господин приятель виконта де Кайлю, которому принадлежат лошади, то вы попадете в беду.
Мне послышалось, что при этом были произнесены вполголоса слова «papegot» 10 и «долой Гизов». Но говоривший перед тем лишь прокричал несколько раз «Ку-ка-ре-ку!» и захлопал руками, словно крыльями.
— Вот так задорный петух! — обратился он в том же тоне и с усмешкою к своим товарищам, ожидая их поощрения.
Меня разбирала охота наказать этого нахала, хотя я и опасался серьезных последствий, когда на сцене появилось новое действующее лицо.
— Стыдитесь, звери! — послышался сверху, словно из облаков, чей-то звонкий голос.
Я поднял глаза и увидел в освещенном окне над конюшней двух красивых, хотя и грубоватого вида, девушек.
— Стыдитесь! Разве вы не видите, что это дети? Оставьте их в покое, — крикнула опять одна из них.
Толпа засмеялась пуще прежнего, а я уж совсем вышел из себя, когда меня при всех назвали ребенком.
— Сюда! — воскликнул я, обращаясь к оскорблявшему меня человеку, стоявшему в воротах. — Иди сюда, каналья, и я покажу тебе, как следует разговаривать с господами!
Но из толпы выдвинулся громадный человек куда выше меня и дюймов на шесть шире в плечах. При одном взгляде на него сердце мое сжалось. Но делать было нечего. Хотя я был худощав, но ловок, как борзая собака, а в своем раздражении совсем позабыл об усталости. Я выхватил у Мари тяжелый хлыст и сделал шаг вперед.
— Берегись, малютка! — закричала шутливым тоном, но не лишенным жалости, та же девушка сверху. — Эта толстая свинья убьет тебя!
Мой противник не присоединился к общему смеху. Я заметил, что глаза его забегали, и он не обнаруживал никакого желания вступать со мной в единоборство. Но прежде, чем мне пришлось испытать его мужество, чья-то рука опустилась на мое плечо. Внезапно появившийся из задних рядов толпы человек отстранил меня.