Волчье море

— Спасибо, что предупредили, — сказал я и поведал ему, что произошло на берегу, как погиб маленький посланец. Радослав качнул перевитой серебром прядью, посмотрел на крохотную фигурку на палубе; брат Иоанн склонился над Козленком, точно ободранный ворон.

— Его мать проклянет день, когда мы приплыли на остров, — сказал Радослав и плюнул. — Но все равно мы уже не вернемся. Твой Старкад запустил лису в курятник.

По его словам, все случилось быстро и обыденно. Они видели, как в гавань входит корабль, и подивились — это был большой греческий кнорр, но шел он с востока и лавировал против ветра с берега. Когда же он обогнул мыс, на его палубе оказалось полным-полно северян, и Квасир немедленно велел ставить парус и ловить тот самый ветер, который препятствовал кораблю Старкада.

Радослав повозмущался тем, что пришлось бросить «Волчок», с Аринбьорном и Огмундом на борту. Хуже того, прибавил он, они вынуждены были бросить и большую часть груза на борту.

— Прости, — сказал я.

Радослав пожал плечами.

— Да ладно. Сокровище все окупит, когда мы его добудем.

Я промолчал, не стал разубеждать Радослава, который по-прежнему был уверен, что мы ищем сокровище — впрочем, рунный меч и был сокровищем. И все же в моей груди разбушевалась буря, и решимость моя слабела, как протекающий кнорр. Гонимый клятвой за мечом, я вовсе не хотел возвращаться в курган Атли. Рано или поздно надо будет решать, не то дела станут безобразнее Коротышки Элдгрима.

— Куда, Торговец? — крикнул Гизур. Это решение я принял давно, изменилась лишь отправная точка.

— На север и затем на восток, вокруг острова, к Селевкии, — ответил я. Недаром я прислушивался ко всем сплетням: мне было известно, что Антиохия ныне в руках Миклагарда. Город брали уже не в первый раз, но, как случалось и прежде, его, скорее всего, придется отдать и отступить к Тарсу. Я надеялся, что этого не произойдет, покуда мы не доберемся до Селевкии, антиохийского порта, куда более надежного убежища, чем пустынный берег Серкланда.

Коротышка Элдгрим взял мой щит и ощупал обрубок стрелы, торчавший изнутри. Потом посмотрел на меня и приподнял ошметок брови.

— Угу, — сухо кивнул я. — На пядь левее, и поминай как звали. Кто угодно скажет, что я тебе не нравлюсь.

Коротышка достал свои щипцы и расшатал древко стрелы; наконечник рассыпался, и нельзя было опознать, кто именно стрелял — Радослав, Коротышка или кто-то другой; все они переглянулись с облегчением. Я кинул обрубок за борт и засмеялся.

Мы шли под парусом, высматривая позади корабли греков и ворча на невезение — нет чтобы Старкаду задержаться. Я молился, чтобы Валант не погнал свой флот на север, чтобы он подумал, будто мы кинулись обратно в Миклагард с нашей добычей, возможно, что нас послал василевс, чтобы его разоблачить. Но Старкад точно так не подумает. Я знал: он непременно нам повстречается, один, однако меня злило, что всякий раз, когда мы сталкиваемся, никак не удается смочить меч в его крови.

Конечно, я направлялся прямиком в руки Красных Сапог, что командовал войском Великого Города на востоке, но надеялся ускользнуть от него прежде, чем Валант попросит задержать Орма Убийцу Медведя. Если Один нас не бросит, Старкад поплывет следом, и тогда мы поторгуемся — или сразимся; мне уже все равно.

Мы свернули на восток, потеряли ветер и поползли, точно водяной жук, вдоль Анатолийского побережья на веслах, гребли, покуда сопли и слюни не промочили нам бороды.

Новый «Сохатый» оказался добрым хавскипом, Гизур был доволен, пусть мачта пять лет подряд кривилась от жары и пошла трещинами, пусть отдельные доски были не такими крепкими, как хотелось бы. Пока не налетела буря и не пришлось вычерпывать воду, Гизур не сомневался, что мы достигнем Антиохии.

Брат Иоанн беспокоился за Козленка и все же извлек стрелу из тела мальчишки — ни толики жира на наконечнике, — а потом принялся кормить раненого отваром лука-порея и нюхать рану; дурного запаха не было, и это хороший знак.

Я столкнулся с ним, когда он осматривал Ивара, которого мы звали Готом за остроумие и проделки в духе Локи. Ивару стрела пронзила щеку, и рана подживала, но он еще порезал себе десну и выбил зубы.

— Как мальчик?

— Жив пока, — ответил брат Иоанн, хлопая Ивара по плечу и выпрямляясь. — Правда, не могу сказать, что он непременно оклемается. Я почистил рану уксусом, зашил леской, присыпал мальвой и пшеничными отрубями, а сверху наложил пергамент с самой верной из молитв.

— Что еще мы можем сделать?

Монах пожал плечами.

— Молись, чтобы он живым доплыл до Антиохии и чтобы греки не перебили всех Sarakenoi, а еще чтобы среди тех, кто уцелел, нашелся лекарь. Sarakenoi — лучшие лекари на свете, это все знают.

— Слишком много молитв, — возразил я, и он криво усмехнулся.

— Все для него.

Я подошел к Козленку, который очнулся и что-то шептал, едва-едва слышно.

«Позвольте мне умереть», — разобрал я.

— Твоя мать прикончит меня, — откликнулся я. — И потом, Финну нужен помощник при котле, мы выбрали тебя. Как надоест валяться, займись делом.