Волчье солнышко

«Нечего нам делать, – подумал он тоскливо. – Всю жизнь, похоже, придется торчать на Земле-дубле, игроком на чужой шахматной доске? Уйти, что ли, в леса, там повстанцы водятся…» Но какой смысл за что-то бороться здесь, к чему-то привыкать, если это не его планета, не его мир, если здесь он – чужак, освобожденный по законам своего мира от любой ответственности за все здесь совершенное? Остается плыть по течению, то наслаждаясь этой восхитительной вседозволенностью, то грустя у захлопнувшейся «двери»… Девочку эту любить, славная девочка, влюблена по уши, как в историческом романе, мать их так.

– Обними меня, – попросила Ирина.

Даниил осторожно поцеловал ее, как ребенка.

– Хороший ты мой, – сказал она.

«Какой я? – подумал он. – А черт его знает, какой я. Я – опытный физик, неплохой инженер, который плыл по течению ТАМ, в том мире, потому что ничегошеньки не зависело там от Д. Батурина, канд. ф.-м. н.». А бороться за то, чтобы от него что-то зависело, казалось бессмысленным, и жизнь колыхалась, как обрывок газеты в зеленоватой стоячей воде, лениво и бесцельно. И здесь приходится плыть по течению, нас очень хорошо научили плыть по течению, расслабясь, мы делаем это уже без всякого протеста и ропота душевного, не забыв поблагодарить всех кого следует и лично…

Они стояли обнявшись. В двухстах километрах над ними парили в космической черноте вооруженные лазерными пушками «челноки» с белыми звездами и «челноки» с красными звездами и принюхивались к стартовым площадкам вражеских баллистических ракет орбитальные платформы с невиданно хитроумными и секретными агрегатами на борту, а в кратере Арзахель майор Пронин выслеживал, прячась в лунной тени, подполковника Гопкинса, намеревавшегося открыть бардак с виски и девочками на невидимой с Земли стороне Селены, а на Венере ирландско-польский контингент войск ООН силился не допустить резни между двумя…

Альтаирец Кфансут решил переместиться поближе к Земле, для чего притворился авиалайнером «Сабены» и заскользил вниз, вниз, вниз…

* * *

Гвардейца красит алый цвет,

да только не такой.

Он пролил красное вино,

и кровь лилась рекой,

когда любимую свою

убил своей рукой.

О. Уайльд

Жемчужно-серая машина показалась в зеркальце заднего вида, выросла на глазах, промчалась мимо, обдав всплеском ветра, один мимолетный взгляд, И машина уже далеко, словно собралась навсегда исчезнуть из жизни Даниила, но его «опель» уже вырвался на дорогу, мчится следом, следом, легко обходит жемчужно-серый «роллс-ройс», идет впритирку, так что между машинами – не больше миллиметра теплого осеннего воздуха, и Ирина еще успевает бросить удивленный взгляд на полускрытое темными очками лицо Даниила, явно не узнавая его, а больше она ничего не успевает, потому что дорога круто сворачивает вправо, но «опель» со страшной силой ударяет хромированным боком в бампер «ройса», и «ройс» летит с обрыва, гремя на камнях, лязгая, превращаясь в груду взлохмаченного металла, словно доказывая неизвестно кому и зачем, что жизнь наша соткана из нелепостей и чем больше в ней нелепостей, тем чаще, упорнее и терпеливее ее называют разумной. А потом с грохотом взрывается бензобак, и там, где была машина, взметывается черно-желтый огненный клубок, похожий на миниатюрный ядерный взрыв…

…на лоб ему легла маленькая теплая ладонь. Даниил медленно вынырнул из кошмара.

Слабо мерцала на столике сиреневая сова, идиотский символ мудрости. Он увидел испуганные глаза Ирины.

– Сон?

– Сон, девочка. Противный и страшный.

– Расскажешь?

– Нет.

– А я приказываю. Слышите, ротмистр? Царевна приказывает.

– Я тебя убил, – сказал Даниил. – Там, в кошмаре.

– Вот злодей, карбонарий… – Ирина привычно умостила голову у него на груди. – Значит, будем любить друг друга долго и счастливо, есть такая примета, и старые сонники пишут…

Сиренево рдела сова. Утыканную белыми звездами тишину за окном внезапно разорвал заполошный, пульсирующий, захлебывающийся рев черного фургона МУУ. Ирина вздрогнула, прижалась теснее, сердце ее под ладонью Даниила заколотилось чаще.

Альтаирец Кфансут смирненько сидел на обочине, прикинувшись закрытым на учет пивным ларьком.

* * *

Гусарская рулетка – жестокая игра…

Е. Евтушенко

Штаб-ротмистр Даниил Батурин восседал за столом и тупо пялился на запечатленную с самолета высотной разведки Чертову Хату. Больше всего ему хотелось разодрать цветную фотографию на кусочки – медленно и старательно. Но что меняло?

История Чертовой Хаты была недолгой, но загадочной, смутной и жутковатой, всплыла она совершенно неожиданно, как всплывают из морских глубин проржавевшие, пережившие тех, кто их поставил, морские мины. И смерть эта история сеяла, подобно мине.