Волчье солнышко

Он сидел, уютно опершись спиной о колесо, в расстегнутом кителе, растрепанный, и тянул шампанское из горлышка, задрав толстое донышко бутылки к небесам. У шашлыков хлопотала Женя, бывшая военная летчица (ее вышибли из полка, когда папа-дипломат пополнил ряды невозвращенцев, а от остального ее спас Хрусталев) – точеная фигурка, русая, стрижка под мальчика, лицо то дерзкое, то детски невинное. Вопреки массе бородатых анекдотов про шефа и секретаршу любовь здесь была серьезная.

– Здорово, ханурики, – сказал Даниил. – Гудите?

– Как паровозы! – радостно заорал Хрусталев. – Евгения, мечи на пень! – Он отшвырнул пустую бутылку, на четвереньках добрел до ручья и вытащил две новых. – Так выпьем же за Шумер! Видал, что в городе делается? Ну, погоди, ну, помрет император, околеет маленько, я же из Вукола краковской колбасы наверчу!

Опорожнили. Съели по шашлычку. На деревьях каркали и свиристели охранники.

– Цыц, пернатые! – гаркнул Хрусталев, и птичий гомон стих. – Ох, Данька, Данька, что за жизнь у охранника, не представляешь ты себе… – Он звучно икнул и продолжал с цыганским надрывом. – Каждого подозревай, на каждого смотри волком, жди пакости от любого, весь свет во врагах держи. Иногда сам на себя покосишься: а почему эта харя все трется возле императора, кто таков, откуда и зачем? Эх, пошло оно все в…

Женя мимоходом залепила ему подзатыльник, и Хрусталев покорно умолк. Вытянув еще бутылку, он заплакал и, загибая пальцы, путаясь в датах, ошибаясь в именах, принялся перечислять самодержцев, в результате недосмотра охраны померших от апоплексического удара, несварения желудка, прежестокой колики и общей меланхолии организма. Временами он начинал матюгаться, но Женя была наготове, и подзатыльники прилетали как раз вовремя.

– А все почему? Недостаточно бдим, мать их… – Хрусталев блаженно улыбнулся очередному подзатыльнику. – А Вукола я все одно пришибу. Деленда эст.

Человек он был от природы добрый, ранимый, а жизнь и долг понимал исключительно прямолинейно – охранять подлежащего его заботам императора, не жалея души и сил, а при необходимости и жизни. Он и охранял. Изобретательно и неустанно, с использованием всех чудес технической мысли. Он терпеть не мог Морлокова, по убеждениям был стойким республиканцем, но тщательно это скрывал, потому что принес присягу на верность императорскому дому…

– Вот, смотри! – Хрусталев ткнул пальцем. – Ты скажешь, что это благонамеренный лесной обыватель? Может быть. Я же обязан подозревать, что это – агент. Эй ты, руки вверх!

На том бережку встал на дыбки заяц и с любопытством взирал на генерала. Хрусталев достал пистолет. Вокруг зайца взлетели мох и песок. Заяц невредимо сидел. Хрусталев звонко защелкнул новую обойму, высадил и ее. Заяц сидел. Потом презрительно прищурил и без того косые глаза, плюнул и, непристойно повиливая задом, направился в кусты.

– Охрана! – взревел Хрусталев.

Охранники понеслись за зайцем, сталкиваясь и шумно проламываясь сквозь бурелом. Лес наполнился уханьем, гоготом, топотом и свистом.

– Вот такая работа, – печально сказал Хрусталев. – Брать отпечатки пальцев у леших и водовозных кляч, шарахаться от теней, разгонять метлой привидения и выть на луну. А тот, кого ты охраняешь, никому не нужен, даже себе самому, и сиди гадай, откуда придет то, что нас сметет, – должно же нас что-то вымести поганой метлой по причине нашей полной никчемности?

Лицо у него набрякло и покраснело, а упрямые серые глаза оставались осмысленными и трезвыми. Иногда Даниил его упорно не понимал – когда он валял ванечку, когда говорил серьезно.

Подошла Женя, присела на корточки, пересчитала пустые бутылки:

– Семь. Ох, генерал, начну я тебя от алкоголизма лечить…

– Вылечи меня лучше от дурных предчувствий, – Хрусталев невозмутимо откручивал проволочку. – Женечка, милая, когда же ты поймешь – если не буду периодически отключаться, я с ума сойду, с ума сбегу… Перейдем на коньяк?

– Я тебе перейду, – грозно пообещала Женя. – Жрите пока что послабее. Даниил, это и к тебе относится – я вас боюсь временами, кажется, будто вы мертвые, психи этакие…

Она ушла возиться с новыми шашлыками. Хрусталев, подмигнув Даниилу, извлек из сапога старый нетабельный револьвер. Вставил один патрон, раскрутил барабан, уткнул дуло в висок и нажал на спуск. Сухо, противно щелкнуло. Хрусталев горстью смахнул со лба пот и сунул наган Даниилу.

Даниил с замиранием сердца повторил его манипуляции. Щелкнуло, словно сломалась кость. Он помотал головой, ощущая во рту поганый привкус медной дверной ручки.

Незаметно подошедшая Женя вырвала у него наган, забросила в речку. Что есть силы ударила по лицу его, потом Хрусталева, ушла в машину и заплакала.

Смущенно переглядываясь, они допили коньяк. Издали доносились топот, вопли и хруст сучьев – охота на длинноухого агента продолжалась. Хрусталев подпер щеку ладонью, сделал жалостливое бабье лицо и заголосил тоненько:

– Мой костер в тумане светит, искры гаснут на лету…

– Ну почему я тебя до сих пор не бросила, алкаш несчастный, – печально поинтересовалась Женя.