Волчье время. Германия и немцы: 1945–1955

В Кёльне карнавалом инкогнито руководил Томас Лиссем – фабрикант, производитель ликеров и импортер напитков. Он был официальным президентом кёльнской Гвардии принцев еще во времена нацизма. Ему как члену НСДАП, так сказать, активисту первого часа, кёльнское отделение комиссии по денацификации запретило публичные выступления и руководство карнавалом. Для отвода глаз Гвардией командовал Франц Оберлизен-старший, а всем остальным по-прежнему руководил Лиссем.[115][116][117]

Под девизом «Не брюзжи и не ной! Приходи к нам, веселись и пой!» кёльнский карнавал во времена Третьего рейха был театрализованной манифестацией конформизма. И он ею и остался. Под руководством Томаса Лиссема, вернувшего себе бразды правления в начале пятидесятых, карнавал превратился в инструмент самопрезентации главных представителей местной элиты. Следует, правда, отметить, что при нем был устранен один особенно болезненный корректив, внесенный нацистами в традиции карнавала: идеологи рейха потребовали отменить практику исполнения роли Девы в Трифолиуме мужчиной, усмотрев в этом обычае трансвестизм и декадентство. После войны кёльнская Дева снова обрела право на ношение бороды. Однако это была единственная деталь, с помощью которой карнавал снова противопоставлял себя окружающей реальности как сумасшедший антимир, каким он и в самом деле был когда-то. Зато он очень скоро превратился в незатейливый парад бомонда, который вел себя как некое отдающее нафталином параллельное государство.[118]

Карнавальные союзы вновь осмеливались делать политические заявления. В 1949 году в составе процессии в Кёльне ехала платформа, на которой наглядно иллюстрировался демонтаж германской промышленности: англичанин Джон Буль строгал рубанком голый зад немецкого Михеля

«Мы снова вернулись и делаем всё, что в наших силах» – гласил девиз карнавала 1949 года. «В наших силах» всего через год после денежной реформы было не так уж мало. Принц карнавала этого сезона, пиво- и виноторговец Тео Рёрих, перечислял: «Нужно был организовать шикарный костюм пажа, костюмы для его адъютантов, двух пажей и личного слуги принца. Нужно было заказать 300 орденов в первоклассном исполнении, отлитых в бронзе и украшенных эмалью. Еще нужны были два фаэтона, окрашенные в традиционные кёльнские цвета – красный и белый, с гербом Принца, для него самого и для его свиты, а также автобус для охраны. А еще три шофера, один масочник, один костюмер и т. д. …Сюда же относятся расходы на конференции и заседания… Наконец, то, что разбрасывают из фаэтона: десять центнеров конфет и шоколадок и несколько тысяч букетов… Итого: стоимость небольшой виллы».[119]

И все же один карнавалист, член «Красных искр», позже вспоминал о довольно «убогом» шествии; даже сам Принц Тео якобы являл собой жалкое зрелище. Но, может быть, в его воспоминаниях преобладают сугубо мрачные тона, потому что он подсознательно стремился смягчить контраст между весельем и депрессивным городским ландшафтом, по которому двигалась процессия, напоминавшая пестрого дракона, – мимо руин, мимо плакатов с изображениями изможденных лиц немецких военнопленных за колючей проволокой и надписью: «Так живут сотни тысяч твоих братьев! А ты веселишься на карнавале?..»

Сатирические комментарии на политические темы – неотъемлемая часть карнавала – не обходили стороной и представителей оккупационных властей. В составе почти двухкилометровой процессии в Кёльне в 1949 году ехала платформа, на которой наглядно иллюстрировался демонтаж германской промышленности как «Сдирание трех шкур»: в карикатурном изображении из папье-маше зрители без труда узнавали британского Джона Буля, строгавшего голый зад немецкого Михеля рубанком. И, конечно же, то и дело звучал «Гимн Тризонии», новый карнавальный гимн аборигенов Тризонии. Это понятие появилось после того, как к двум западным оккупационным зонам – английской и американской – в апреле 1949 года прибавилась французская. Из этой самой Тризонии в сентябре того же года возникла Федеративная Республика Германия.

Мы – аборигены, обитатели Тризонии.
Хай-ди-чиммела-чиммела-чиммела-чиммела-бум!
У наших девушек пылкие сердца.
Хай-ди-чиммела-чиммела-чиммела-чиммела-бум!
Мы – не людоеды, но целуем крепко-крепко.
Мы – аборигены, обитатели Тризонии.
Хай-ди-чиммела-чиммела-чиммела-чиммела-бум!

В песне кокетливо обыгрывалась мысль, что живущие под властью оккупантов немцы стали «неграми наших дней». Ирония судьбы – расисты называют себя готтентотами. Разумеется, в шутку. Ведь они являются великой и высококультурной нацией, о чем и напоминают оккупантам два последних куплета: