Волчье время (СИ)

— Ты только что сетовал, что ты не представляешь, как бы от нее избавиться, однако сходу отмел варианты с Гверром и Бейн-Ариллем, и собираешься отправить ее во дворец, где будешь сталкиваться с этой Сейлес каждый день.

Лорд Ирем усмехнулся.

— Каждому из нас приходится идти на жертвы. В интересах трона и Династии.

— Ну разумеется.

* * *

Олрис всегда считал, что Руденбрук должен быть замком вроде Марахэна, но на деле оказалось, что он больше похож на небольшой, хорошо укрепленный город, окруженный фермами и деревнями. В этом городе кипела жизнь — даже такой неопытный человек, как Олрис, сразу понял, что здесь шла подготовка к весеннему наступлению на Марахэн. Обитатели Руденбрука были слишком заняты, чтобы обращать внимание на привезенного Атрейном гвинна. Может быть, они бы проявили к нему больше интереса, если бы узнали, что он был оруженосцем Дакриса, но Олрис с Ингритт сговорились умолчать об этом обстоятельстве и выдать его за обычного конюшенного мальчика — благо большую часть сознательной жизни он действительно ходил в лошадьми. В результате Олрис оказался на конюшнях лорда Уриенса, и все пересуды, вызванные его появлением, довольно быстро стихли. Его просто перестали замечать. Когда он появлялся на огромной кухне Уриенса, где в любое время суток торчали солдаты Истинного короля, то ему без вопросов наливали миску супа, поручений, подзатыльников и окриков он получал не больше и не меньше, чем подростки-айзелвиты, постоянно ошивавшиеся на конюшнях, а в остальном ему позволили устраиваться так, как он считает нужным.

Олрис поселился с парнем, которого звали Янос. Они вместе ночевали в пустом стойле, на охапке сена, поверх которой валялись старые попоны. Эта постель выглядела довольно жалко, зато спать на ней было удобно и тепло. По ночам, завернувшись в плащ и вдыхая запах лошадей, сухой травы и старой кожи, Олрис вспоминал о Марахэне — не о Дакрисе и остальных гвардейцах, а о крепости, в которой он вырос. В последние годы в Марахэне он почти не вспоминал о своей матери, но теперь думал о ней почти каждую ночь. По утрам Олрис стыдился этих мыслей. Ладно бы он тревожился из-за того, что теперь будет с матерью и не захочет ли Рыжебородый сорвать на ней злость на Ингритт — в этом не было би ничего особенного, но он просто сожалел о том, что не успел проститься с ней перед побегом и не может ее увидеть. Это было унизительно. Мужчина может беспокоиться за своих близких, но уж точно не скучать, как маленький, и не предаваться жалости к себе. Все это только подтверждало то, что Олрис понял еще на Драконьем острове: воина и мужчины из него не выйдет. Он имел возможность оказаться в королевской гвардии, а вместо этого вернулся к тому, с чего начал — к чистке лошадей и выгребанию навоза. Ни на что другое он, по-видимому, не годен.

В ту ночь, когда Меченый вернулся в Руденбрук, Олрис лежал рядом со спящим Яносом и думал обо всем подряд — о Ролане, Драконьем острове и своей матери, о войске Истинного короля и, наконец, о том, что сейчас должна делать Ингритт. Может, она ужинает в общем зале или спит, но вероятнее всего — до сих пор помогает в госпитале надменному, прямому, как сухая палка, старику, которого здесь звали Алинардом.

Внезапно дверца денника открылась, и Олрис зажмурился от света фонаря, который с непривычки показался ему ослепительным. Невыспавшийся Янос заворочался и застонал, пытаясь прикрыть глаза рукой. Приподнявшись на локте, Олрис увидел молодого айзелвита в куртке из вареной кожи.

— Поднимайся, гвинн, — распорядился тот, глядя на Олриса сверху вниз. — Тебя хочет видеть Меченый.