Волчье время (СИ)

Льюс был почти уверен в том, что торопившийся в Торнхэлл наездник промахнет мимо него, не обратив внимания на человека на обочине дороги, но вышло по-другому. Поравнявшись с Льюбертом, мужчина резко осадил коня и, если Льюберту не показалось, изумленно выругался.

Льюс покрепче ухватился за ошейник Молчаливого, чтобы тому не вздумалось вообразить, что незнакомец может представлять угрозу, и поэтому разумнее всего будет напасть на него первым, и вопросительно взглянул на рыцаря.

— Вы едете в Торнхэлл, мессер? — спросил он полуутвердительно.

Гвардеец посмотрел на него сверху вниз. Глаза у него были серо-голубыми, кожа на лице шершавой и обветренной. Льюберт подумал, что лицо этого человека кажется ему на удивление знакомым. Пока он пытался вспомнить, не встречались ли в Бейн-Арилле или в Кир-Кайдэ, незнакомец хриплым, севшим от скачки по холоду голосом ответил:

— Я привез тебе письмо от Крикса. Ты действительно меня не узнаешь?..

— Юлиан Лэр! — выпалил Льюберт, прозревая. И, не удержавшись, выразился куда энергичнее, чем Лэр пару минут назад. От удивления он даже позабыл, что ему надо держать пса, но Молчаливый, к счастью, угадал, что происходит что-то совершенно необычное, и, получив свободу, сел у его ног, подняв острые уши и внимательно следя за всадником. — …Значит, ты теперь в Ордене? — неловко спросил Льюс, стараясь сгладить впечатление от своей предыдущей реплики.

— А ты не знал?

— Кажется, Ирем говорил об этом, когда был в Торнхэлле, — вспомнил Льюберт, чувствуя себя последним дураком. Юлиан Лэр, должно быть, думает, что его бывший недруг совершенно выжил из ума. — Ты говоришь, письмо от Крикса?..

— Да, — Лэр порылся в сумке и достал оттуда две бумаги. — Это, собственно, письмо, а это — императорское помилование. Крикс хочет, чтобы ты отправился в Адель. В Торнхэлле есть свежие лошади?

— В Торнхэлле? Лошади?.. — Льюс даже рассмеялся. — Нет, конечно. Ты же видишь, лошади мне сейчас без надобности.

Юлиан нахмурился.

— Значит, возьмем коней в деревне, — сказал он — не столько Льюберту, сколько самому себе, как будто размышляя вслух. — У меня приказ от лорда Ирема — мы едем по орденскому делу, нам обязаны предоставлять ночлег, лошадей и все необходимое… Доедем на деревенских лошадях до первой станции на королевском тракте, а уж дальше сможем путешествовать с нормальной скоростью.

— Это все замечательно, но я пока даже не понял, что от меня нужно Криксу, — рассудительно заметил Льюберт.

— Да, прости, — смутился Лэр, и, спешившись, вручил ему бумаги. Свиток с гербовой печатью Льюс не взял — и так было понятно, что там написано. Что-нибудь про деятельное раскаяние и неоценимые услуги, оказанные Династии в последней войне… все это не имело ни малейшего значения. К своей нынешней жизни Льюс приговорил себя самостоятельно, и полагал, что сделал верный выбор. А вот письмо Крикса он развернул с жадностью. На протяжении последних лет до Льюса постоянно доходили слухи о дан-Энриксе — то какой-нибудь музыкант исполнял баллады Кэлрина Отта на весенней ярмарке, то путешественник, остановившийся в Торнхэлле на ночлег, до самого утра выспрашивал у Льюберта, правдив ли тот или иной кусок из книги Отта, то, наконец, унитарии Бейн-Арилля громили дома и склады столичных конкурентов, требуя изгнать из города всех элвиенистов до единого. Но главное, в изгнании у Льюса появилась масса времени на то, чтобы обдумать то, что он узнал не по чужим рассказам, а на своем личном опыте. В споре между противниками и сторонниками Отта Льюс уверенно вставал на сторону последних. Утверждения Кэлрина Отта хорошо согласовались с тем, что Льюберт слышал от дан-Энрикса, и с тем, что он имел возможность наблюдать в Кир-Роване. Порой Дарнторн с досадой размышлял о том, почему Крикс так и не объяснился с ним начистоту. Меченый, безусловно, знал, с кем_ заключил союз его отец, однако предпочел не говорить об этом Льюберту. Впрочем, наверное, дан-Энрикс тогда промолчал из жалости — это было бы вполне в его духе. Льюберт помнил, что в те месяцы чувствовал себя полностью раздавленным, и даже не пытался прятать свое состояние от окружающих. Даже теперь, спустя шесть с лишним лет, было стыдно вспоминать, что он наговорил мессеру Ирему, когда отказывался от помилования. Неудивительно, что Крикс не захотел его обременять.