Волчьи ягоды

И приступили. Через пару часов у меня уже пальцы ныли его словоблудие записывать. Девчонка, так та и не соображала ничего, только вздрагивала, даже всхлипывать уже перестала. Первый шаг дознания закончили, повели одержимую в пыточную, показывать все, как полагается. Через час притащили обратно. Она все молчит. Однако брат Порус легко не сдавался; шепнул что-то своему помощнику, тот вышел на минуту, а вернулся с клеткой, в которой сидела кошка. Черная. Видимо, та самая.

Я при страже Светлого с десяток лет отслужил, всякого понавидался; меня ни слабостью, ни стойкостью человеческой не удивить, а уж что с людьми страх вытворяет – так я про это поболе иного дознавателя знаю. Однакоже тогда пришлось и мне удивиться. Когда брат Порус начал факелом в клетку тыкать, девчушка будто проснулась и поняла, что тут затеяли. И очень она за свою кошку испугалась, больше, чем за себя, как мне думается. Закричала что-то неразборчиво… собственно, тут все и произошло.

Ничего особенного, казалось бы: ни молний, ни грома, ни словес из ниоткуда. Вот только прямо посреди камеры возникло одно из тех существ, в которых ни один из светлых братьев не верил, хотя нам не единожды приходилось их живописать пастве в словах поучения. Или на стенах домов благодати малевать, в сценах посмертного воздаяния. Это было размерами с корову, а состояло все сплошь из серых лохмотьев, костей и пасти. Начало оно с того, что одним махом сожрало девчушку. Потом развернулось по кругу и слопало стражников, мимоходом и брата Поруса прихватило вместе с клеткой, напоследок угостилось братом Гэлем, который на заднице к двери полз. На меня оно и не взглянуло, дверь единым махом вышибло, да и загремело костями восвояси. Говорят, его потом где-то поймали, но это уже история не моего везения.

Николас с трудом оторвал взгляд от кромешника. Ему показалось, что он только что видел первый час воплощений глазами смиренного брата Уббо.

– Впечатляет? – поинтересовался Иероним. – Тульпа – мастер внушения. Можешь поверить, все именно так и было. И мне представляется весьма символичным, что последней каплей, соединившей сосуды наших миров, был страх. Вы боялись нас, не зная, есть ли мы на самом деле, пугали нами, сами не веря ни единому своему слову…

– И как оказалось, зря не верили. – Прошелестел Тульпа. – Все оказалось почти правдой. Иероним, я думаю, нашему новому другу надо отдохнуть. Всех историй сразу не расскажешь.

– Прерывать рассказ в самом начале чересчур жестоко даже для кромешника, – очередной посетитель не стал топтаться в дверях, а появился сразу посреди комнаты, с комфортом устроившись на кровати Николаса.

– Сколько вас там еще? – Николас пытался рассмотреть еще одного нежданного гостя.

– Впустил одного – впустил всех. Это первое правило при общении с нами. Запомни его хорошенько, Николас Бром.

Это была девушка, похожая на сплав молока и меда: нежное личико, обрамленное тепло-золотистыми прядками, янтарные глаза, изящная, но весьма соблазнительная фигурка, легкое платье цвета чайной розы… ее хотелось оберегать и защищать еще до знакомства, при малейшей возможности целовать ее следы на песке, а если повезет – умереть ради одной ее улыбки.

– Знакомься, это Илле, белладонна. Наш прекрасный цветок зла, – не без иронии представил ее белоглаз.

– Так значит, – с трудом оторвавшись от созерцания полулежащей девушки, Николас повернулся к кромешнику, – всему причиной эти суды над одержимыми?

– Не совсем, – ответил ласковый голос белладонны. – Посмотри, – и она отвела волосы с ушка и вынула из него круглую жемчужную сережку.

Казалось бы, ничего особенного, но Николас не мог отвести взгляда от ее нежного маленького уха, похожего на розовую морскую раковину, изящный завиток которой походил на лабиринт, в котором можно было блуждать целую блаженную вечность… теплое золото волос согревало его, щекотало тонкими отблескам. У Николаса сбилось дыхание, кровь застучала в висках. И тут же он некстати вспомнил, что его руки механика испещрены мелкими шрамами, пятнами от кислот и технических масел, а пальцы загрубевшие и шершавые. Разве можно такими руками прикасаться к живому шелку…

– Илле, – укоризненно прошуршал Тульпа. – Уймись.