Волчьи стрелы. Часть первая

Едва заметная тропинка упиралась в перекошенную дверь полуземлянки, крытой дерновым настилом. Толстые венцы бревен поросли мхом и казались мягкими, как ковер. На коньке кровли желтел конский череп, злорадно улыбающийся каждому встречному, предвещая недоброе. Внезапный треск веток и шелест заставили вздрогнуть даже бесстрашного богатыря Богдана: огромный филин, хлопая крыльями, выскочил из темных облаков хвои и уселся на охлупень лесного жилища. Сверкая круглыми и желтыми, как бронзовые бляшки, глазищами, птица бодро пробурчала: уху-ху, уху-ху.

– Княжич, может, пойдем отсюда? Неужто дворцовые лекари отвар этот для княжны не сделают? Не нравится мне здесь. Гиблое место, богопротивное! И ведунья эта, видать, обычная ведьма, язычница проклятущая! – сказал Богдан.

Яромир неуверенно огляделся, вдохнул поглубже и, натянув притворную улыбку, ответил наставнику:

– Ну что же ты, Богданушка, в порты наклал? Карахарна с его стрелами да острыми саблями на страшишься, а перед Бабкой Ежкой, как лист осиновый, дрожишь? Никакая не ведьма она – обычная ведунья. Травами лечит, снадобьями. А наши лекари такого не делают.

– Что же за хворь такая у княжны Алены? Неужто все плохо так, что наши лекари бессильны? – недоверчиво уточнил дружинник.

– Не боись, все нормально. Хворь не смертная, но отвар нужен, и хорош об этом! – отрезал мальчик. – Ты жди меня здесь, а то говорят, старушка пугливая, ратных боится дюже.

– Как же так, княжич? Случись что, я головы лишусь. Я же в ответе за жизнь твою. А ежели эта ведунья…

– Довольно, сказал! Ведунья – божий одуванчик, зла никому не творит. А ежели что, я и сам за себя постоять могу!

Он все же убедил сотника остаться стеречь вход: мало ли кого могла принести нелегкая.

Наконец Яромир зашел. На деле полуземлянка оказалась куда просторнее, чем смотрелась снаружи. Вместо зловещего пристанища ведьмы, где с потолка свисают нетопыри, а в огромном чугунном котле бурлит колдовское зелье, он очутился в аккуратном девичьем пристанище.

По бокам чадили две лучины; в их свете все очертания словно приплясывали. На небольшой глинобитной печи ютились горшочки и крынки, лавочки были уютно застланы звериными шкурами. Домотканые цветные полотенца и пучки душистых трав занимали все пространство невысоких бревенчатых стен. В углу стояла резная прялка, обмотанная льняной пряжей. Впрочем, Яромира немного смутила клетка на столе, в которой испуганно метался из стороны в сторону горностай, и странные костяные обереги, развешанные буквально повсюду. Часть комнаты была отгорожена серой суконной занавесью: судя по звукам, за ней хлопотала сама хозяйка.

– Проходи, гость дорогой, не робей! Садись, где душе твоей угодно, будь как дома! – донеслось оттуда.

«Видать, молодка у колдуньи не подхвате. А где же сама ведунья?» – подумал он, услышав приятный юный голосок.

Занавесь раздвинулась, и девица вышла и поклонилась в пояс. Яромир застыл столбом. Наверное, предстань сейчас перед ним сам черт рогатый, княжич опешил бы меньше. Блестящие светлые волосы, васильковые глаза, ямочки на румяных щеках и стан, какому позавидует сама лебединая царевна. Ни одна боярыня или принцесса не могла сравниться с ней красотой. Во всяком случае, так показалось княжичу. «Вот тебе и Бабка Ежка! – выпалил про себя Яромир.

– Ты, верно, служишь Далемире? А где сама ведунья, – наконец отважился спросить он.

– А чем я тебе не нравлюсь? Кто еще тебе надобен? Я и есть Далемира. Меня ты искал, меня и нашел. Так молви, что привело тебя, молодец. А я, чем смогу, подсоблю тебе.

Яромир раскрыл рот, пытаясь перейти к сути дела, но все мысли разбежались от него, как напуганные овцы от незадачливого пастуха.

– Ты, кажись, притомился с дороги, молодец. Присядь, отдохни чуток, – ласково сказала она. Ведунья взяла гостя за руку, подвела к лавке. Они присели рядом друг с другом, и княжич ощутил дурманящий аромат цветения, исходивший от ее волос.

Немного опомнившись, он вытащил из сыромятной калиты на поясе шелковый плат своей сестры и золотой перстень с рубином, подаренный ей Ладимиром.

– Молвит люд, что чудеса творишь ты дивные, – начал мальчик, приняв серьезный вид. – Развести их надобно, навсегда, чтобы никогда им вместе не быть.

Девица медленно и бережно взяла оба предмета, точно опасаясь их сломать. Немного покрутив перстень в руке, она отложила его в сторону, как товар, что не пришелся по вкусу. Плат же, напротив, заинтересовал ее куда сильнее. Ведунья поднесла клочок ткани к своему прекрасному лицу, прижала к губам и что-то прошептала. Странный свет прокатился по деревянному оберегу, черневшему у нее на груди. «Видать, почудилось», – убедил Яромир сам себя.

– Ты ведь любишь ее, так? – спросила она, придвинувшись так близко, будто собралась поцеловать в губы.

Яромира затрясло словно от лихорадки, его сердце пустилось в галоп, а ноги закостенели.

– Любишь, желаешь и сам себя клянешь, – продолжала она шепотом. – Ведь страсть эта грешна и скаредна, так, молодец? Хочешь, я тебя избавлю от этой грешной любви?