Волчьи стрелы

Владимир смирился со своей участью и, тихо нашептывая молитву, ожидал смерти. Идти дальше сил не осталось, да и не было никакого смысла. Позади — враг, впереди на десятки, а возможно, и сотни поприщ зловещим темным морем разросся непроходимый бор. Юноша лежал на влажной, усыпанной хвоей и листьями земле и смотрел наверх. Кроны и ветви деревьев смыкались куполом, усеянным светлыми брешами, словно золотыми звездами.

Он даже не помнил, как ему удалось в таком плачевном состоянии уйти далеко в лес. Последнее, что осталось в памяти, — как земля ушла у него из-под ног, и он камнем полетел вниз с крепостной стены. Упади Владимир не в воду, а чуть правее, на валуны, — и его мучения уже бы закончились. Но судьба решила напоследок еще немного над ним поглумиться. Нога нестерпимо ныла; при каждом движении будто в очередной раз кто-то вонзал в его рану острое лезвие. Его пылающим от жара телом овладела дрожь, а зубы упрямо чеканил друг о друга ритмичную дробь.

Неожиданно ближайшие кусты зашуршали, послышались тихие, почти невесомые шаги — это явно был человек.

— Люди доб-доб-доб-рые! — проревел он из последних сил. — Подсобите! Изб-бавьте от мук — убейте м-мменя, а что есть у меня — все б-берите, на том свете не надобно!

Ветви малинника медленно раздвинулись. Но вместо какого-нибудь босяка, лесовика или ватажника из зарослей вышла совсем юная девица.

— Т-ты ведь не человек? Ты ведь ангел, д-да, пришла забрать меня?

Владимир и впрямь принял ее либо за ангела, либо за предсмертный бред. Льняная сорочица, расшитая красными нитями и подпоясанная на осиной талии пенькой, подчеркивала стройность ее стана. Длинные белокурые локоны на языческий лад свободно обтекали лицо и нежную шею; на лбу желтел берестяной обруч.

Подойдя к раненному, она наклонилась так близко, что Владимир смог разглядеть ее во всей красе, несмотря на полумрак. Девичье личико вдруг засияло улыбкой, и на щеках, румяных как наливное яблоко, задорно заиграли ямочки. Глаза цвета васильков смотрели на него весело и приветливо, как на желанного гостя.

— Краса, коли ангел ты, забирай скорей мою несчастную душу. Коли человек, убей, молю! — прохрипел он из последних сил.

Взгляд красавицы скользнул с его бледного влажного лица на стальную броню; брови ее осуждающе сдвинулись.

— Убить, говоришь? — ответила она. — Вам все мало? Смертушки все ищете себе и другим. Почто люди на людей смертным боем идут? Не друг с другом людям биться надо. Есть ворог, что не будет разуметь, какого ты роду-племени.

Девица потянулась к его поясу и достала из сафьянных ножен острый кинжал. Ловким движением она рассекла окровавленные перевязки у него на бедре и суконную ткань портов. Страшная рана уже давно загноилась, а кожа вокруг зловеще почернела.

Она приложила свою мягкую ладонь прямо к его ране, но вместо боли Владимир вдруг почувствовал облегчение. Красавица тихо шептала какие-то странные, неведомые слова, и с каждым мгновением ему становилось все лучше. Владимир заметил, как деревянный оберег у нее на шее — квадрат с множеством ломаных линий внутри — вдруг задымился, а вскоре и вовсе раскалился и покраснел, словно горячий уголь.

Резко отдернув руку, она повалилась на землю без чувств.

— Краса, краса! Что ты, девица? — окликнул ее Владимир без малейшего намека на заикание.

Он вскочил на ноги — рана все еще ныла. Однако от начавшейся гангрены и жара не осталось и следа. Юнец аккуратно взял незнакомку на руки, но, взглянув на нее вблизи, ужаснулся. Только что юное лицо было изрыто глубокими старческими морщинами, а белокурые локоны стали белее снега. Она открыла глаза, и кожа ее вмиг разгладилась и зарумянилась, точно от молодильных яблок, волосы тут же вернули золотой блеск.

Уронив свою спасительницу, что есть прыти он бросился наутек. Пробежав всего пару аршин, Владимир споткнулся о корни деревьев, вздувшиеся на земле, точно вены на жилистой руке, и рухнул.

— Я гляжу, совсем твоя ноженька прошла, молодец. Быстрее косого деру дал. Вот только под ноги смотреть надобно, а то придется еще буйну головушку тебе врачевать.

Он поднял голову. Девица стояла прямо перед ним, свежая и прекрасная.

— Чур меня! Ты, верно, ведьма! Сгинь! — заорал он и перекрестился.

— А ежели и так, что с того? — спросила она и усмехнулась. — Хоть бы спасибо сказал, невежа, что тебя у костлявой Мары из рук выцарапала. А ты что? Ни слова доброго, да еще и оземь шмякнул. Если я ведьма, так вот возьму сейчас и превращу тебя в жабу с головой ежа! Будешь знать. Ладно, не робей! Коли была бы я злая, стала бы тебя врачевать? Деваться тебе некуда, княжич, один ты здесь остался. Не хочешь сгинуть в этом сыром бору, пошли со мной!

— Как ты назвала меня? Откуда ведомо тебе, что…? — ошарашенный Владимир даже не смог закончить свой вопрос.