Волчья дорога (СИ)

До остального дошло небыстро. Анна, не слушая возражений, взяла юнкера за шкирку, пощупала лоб — горячий, что печка. Но парень был прав — человечья зараза в волчьем теле не выжила. Туда, обратно, человек, волк, опять человек. С третьего оборота Рейнеке стал куда бодрее на вид. Только голодный... Но тут как раз еду принесли. И воду. Служка ворчал и ругался, таща наверх тяжеленное ведро. Выдумали де, блажь, господа, нет, чтоб в Баден — Баден съездить. Служку выставили, загородили дверь — на засов и еще на сундук, для верности. Потом Рейнеке огляделся и, как-то резко, сказал, что пойдет прогуляться. В волчьем теле, через окно. Когда вернулся — была уже ночь. Холодная, беззвездная ночь, в которую так хорошо сидеть у камина. Что они и делали, вдвоём, бездумно глядя на озорное, рыжее пламя.

Анна сидела на кровати, полусидя, откинув голову назад. Шевелились лишь руки — тонкие ладони, скользили вокруг, машинально разглаживая складки на простыне. Глаза скользили тоже — от трепещущего пламени к Рейнеке-юнкеру, разлегшемуся перед очагом. Парень так и не перекинулся обратно, лежал у огня в лохматом, зверином образе. Четыре мощные лапы, спокойно лежит на них вытянутая, лобастая голова. Серый хвост крутился туда-сюда, словно подметал пол. Иногда зверь шевелился — переводил взгляд с огня на сидящую Анну. Тогда Анна, не отрывая глаз, смотрела как играют и ходят волной мышцы по его загривку.

И раньше было так — в Мюльберге, когда они оставались вдвоём.

"Как будто он прячется так, за серой шкурой, — подумалось вдруг, — от меня."

Почему-то вдруг стало смешно. Огромный клыкастый зверь боится Анну, такую хрупкую, маленькую. Юнкер будто почувствовал, повернул лохматую голову к ней — уши торчком, добрые внимательные глаза посмотрели в глаза. Знакомый взгляд. Теперь она словно купалась в нем — теплом, надёжном, словно крепкие руки.

— Милый ангел, — прошептала она. Ладони пробежались вокруг, разгладили на простыне невидную складку.

— Милый ангел, что нам теперь делать? — подумалось вдруг. Зверь молчал. Мысли плыли, качались в ее голове.

— Не так. Милый ангел, что мне с тобой делать?

Анна качнула ногой, чуть пнула ножку кровати. Откинула голову, поморщилась — натер затылок дурацкий платок. Анна протянула руку, закинула назад. И огненной, рыжей волной растеклись по плечам сорвавшиеся с поводка волосы.

"Стой на месте, лапа, не ходи туда.

Может будет радость, может и беда.

Сердце пусть заткнется, мысли — ни о чем,

Не таятся тени за твоим плечом.

Не щебечут птицы, не звенит вода.

Только стой на месте, не ходи туда."

Старая считалка больше не помогала. Словно Рейнеке-юнкеру незачем больше держать себя на цепи. Долг куда-то спрятался, разум нашел нору, зарылся и просил больше не беспокоить. Внутри Рейнеке человек и зверь словно сговорившись, тянули голову от огня прочь. Налево, туда, где, откинувшись на кровати, сидела Анна. Сидела, слегка качая ногой, зелёная верхняя юбка, серая средняя и белая нижняя мерно шуршали и колыхались. Так, что звериная голова невольно покачивалась в такт. А глаза смотрели дальше и выше по девичьей фигурке. На талию, где вил кольца широкий алый пояс кушак. Завязан сбоку, расшитые концы свиваются и скользят вниз по крутому бедру. Лохматый хвост взвился в воздух, описал дугу, невольно следуя их прихотливым изгибам. Еще выше — белая рубашка, и — поверх неё — зеленый, шитый корсет, стянутый шнуровкой. В узел — бабочку на высокой груди. Пасть невольно дернулась, щелкнули острые зубы. Анна улыбнулась. Словно поманила. Рыжим, ласковым золотом — огонь в ее волосах.

Зверь протянулся. Сразу всеми четырьмя мощными, заросшими шерстью лапами.

"Если ты ошибся — так и будешь бегать на них до конца своих дней" — ожил вдруг разум. Подал голос вдруг, осторожно, из тихого убежища.

Зверь мотнул головой.

"Может будет радость, может и беда.... Но, не проверишь — не узнаешь..." .

Рейнеке— серый, пушистый зверь оттолкнулся и встал. Вмиг, резко, на все четыре лапы. Махнул в воздухе пушистый хвост, зверь развернулся на месте. Черные глаза застыли на уровне Анниных глаз. И утонули, захлебнулись в море огненного опала. А зверь, подошел, уткнулся лохматым лбом в протянутые навстречу ладони.

Руки накрыли голову, погладили. Тонкие пальцы утонули, зарывшись в шелковистую шерсть. Зверь заурчал, задрожжали на голове широкие треугольные уши. Анна, невольно почесала и их, улыбнувшись.

"И зачем тебе, бабушка, такие большие уши?" — вспомнилась старая сказка.

— и в самом деле, зачем? — улыбаясь проговорила она, игриво щелкнув зверя по уху. Пальцы взъерошили шерсть.

Хлестнул по ногам серый хвост — не больно, ласково пощекотав кожу. Зверь повернул голову, подставляя Анниным пальцам высокую холку. Анна чуть наклонилась. Узел шнуровки качнулся, задев чёрный нос. Оскалилась пасть, обнажив жёлтые клыки.

— И зубы, — улыбаясь, добавила она. Клыки лязгнули вдруг. Анна не успела испугаться — просто внезапно стало куда легче дышать. А тугой узел упал с груди, распоротый корсет задрожал, расходясь на две половинки. Зверь мотнул головой — уколола в нос купленная в Мюльберге ива.