Волчья ягода

Так вот. Я остановилась на том, что нам необходимо было добыть деньги. Я должна была выглядеть более чем роскошно и произвести совершенно неизгладимое впечатление на моего потенциального работодателя, которого я тогда еще и представляла себе с трудом. Это будет банкир, но банкир слабенький, сумевший взобраться на банкирское кресло исключительно благодаря поддержке других, но никак не своим умом. И этого человека мне предстояло вычислить путем знакомства с людьми, которым я должна была вручить письма… Р., – для начала я должна была ослепить его.

Где раздобыть денег рано утром в холодной и промозглой ноябрьской Москве?..

Вик заботливо поднял на мне воротник поношенного старенького плаща, поцеловал меня и улыбнулся. Он был так красив, этот Вик, что прохожие женщины, я думаю, завидовали мне черной завистью, когда видели, как этот великан с копной темных волос, этот породистый мужчина с бледным лицом и пронзительно голубыми глазами обнимает меня у всех на глазах и целует нежно, как ребенка…

– Не горюй… Я знаю, где мы раздобудем денег… Но только обещай, что не будет никаких сцен…

И я не успела толком ничего сообразить, как он вдруг кинулся прямо под проезжающий мимо нас белый „Форд“…»

Глава 3

На лестничной площадке уже не было крышки гроба.

Анна остановилась в нерешительности перед дверью и долго смотрела в черный зрачок «глазка», словно пытаясь встретиться взглядом с человеком, поджидающим ее в квартире и стоящим, как ей казалось, на расстоянии одного шага от нее. Их разделяла всего лишь дверь.

Если это Матвей, рассуждала она, внутренне содрогаясь при мысли о том, что он снова попытается изнасиловать ее, то он получит сполна…

Серебряная, довольно острая шпилька была просунута в рукав, в подкладку шерстяного жакета таким образом, чтобы в нужный момент Анна могла быстро извлечь ее и сунуть, скажем, в глаз своему насильнику…

Она позвонила. Дверь открылась не сразу.

Да, это был Матвей. Но он плохо выглядел. Был бледен и казался расстроенным. Мужчины в таком состоянии обычно не насилуют.

– Проходи… Что-то ты припозднилась. Самолет-то когда приземлился?

Он был одет так же, как в прошлый раз. Черная одежда лишь подчеркивала его резко обозначившуюся худобу и нездоровую белизну лица, которое казалось напудренным.

– Я долго не могла найти такси, – тихо ответила она, из последних сил стараясь не расслабляться: она бы не смогла в тот момент объяснить, каким образом шпилька оказалась уже зажатой в ее правом кулачке.

– Понятно… А где же твой преданный пес, Фермин?

– Я пришла одна. Его ЗДЕСЬ нет.

– Ты уже не можешь без провожатых? – усмехнулся он. – Что ж, проходи… Деньги с тобой?

– Конечно…

– Да уж… Я представлял тебя не такой. Ты, похоже, превратилась в дохлую рыбу, Анна Рыженкова… А мне рассказывали про тебя такие вещи… Присаживайся, я сегодня не в форме, а потому не смогу доставить тебе ту бездну удовольствий, которые ты получила от меня несколько дней назад… Скажи, тебе ведь понравилось то, что я сделал с тобой? Вам, женщинам, это нравится… Где деньги?

– А где папка? – судорожно сглотнув, пробормотала она, чувствуя, что теряет самообладание. – Мне нехорошо, у меня грипп… Давайте сюда вашу папку и забирайте деньги…

– У нее грипп! Похоже, и у меня тоже грипп, но я же не хнычу… Я спрашиваю тебя, сука, где деньги? Вытряхивай их из своей сумки без разговоров!

Она сидела не шелохнувшись. Все ее естество противилось такому обращению. Она ненавидела этого бледного, омерзительного типа, от которого и сейчас пахло так же, как тогда… Табаком, легким перегаром и еще чем-то мужским, тошнотворным… Она ненавидела сейчас мужчин ВООБЩЕ. Как биологический вид. Но и боялась страшно. Она и сама не могла понять, почему не отдает деньги, ведь ему достаточно одного удара, чтобы сбить ее со стула и повалить на пол, чтобы добить ногами… С него станется.

– Я начинаю подозревать, что ты не Анна Рыженкова. Та баба, о которой мне рассказывали, не могла бы так попасться, как ты… Привезла денежки, значит? И думаешь, что действительно существует папка, которую я собираюсь тебе отдать? Да кто ты такая, чтобы тебе вообще что-нибудь давать? Запомни – через неделю ты привезешь сюда еще столько же…

Сумка уже валялась на полу, а Матвей пересчитывал деньги. Все произошло в считанные мгновения. Одно движение – и деньги перекочевали в пластиковый пакет с изображением голой девицы.

Она не понимала, что с ней происходит. Неужели это конец?

Но теперь она ненавидела не только Матвея… Она испытывала ненависть еще к одному человеку. Именно сейчас, когда вдруг внезапно прозрела и поняла, как могло такое случиться, что она вообще оказалась в этой Богом забытой стране, куда возвращаться ей было столь же опасно, сколь счастливо и безмятежно она жила на ставшем ей родным острове Мэн.

Мила! Снова это ненавистное ей имя! Сестра, пусть даже и мертвая (хотя навряд ли такие, как она, умирают, они живут долго и переживают своих родных, высасывая из них кровь, как смертоносные клещи, питающиеся за чужой счет!), достала ее и отомстила за ту несчастную украденную тысячу долларов…