Волчья ягода

Коробка из-под немецкого печенья была набита письмами. Но это не потому, что писем было так много, скорее коробка была невелика. А писем было всего шесть. И все они были от моей сестры, Милы. Она писала из С. в Москву, и адресованы они были мне… Но самое ужасное заключалось в том, что письма были вскрыты. И вскрывала их не я. Должно быть, Вик. Датированы они были декабрем девяносто четвертого года. Выходит, четыре года тому назад Мила писала мне в Москву, но я не удосужилась даже прочитать эти письма. Я приблизительно представляла себе, о чем они, а потому считала излишним волноваться на этот счет. У меня были другие планы, другие мысли, другие заботы. Я не собиралась налаживать связь с моей полусумасшедшей сестрой, помешанной на фотографиях и относящейся к жизни с легкомыслием пятилетнего ребенка.

И вот теперь эти письма были вскрыты и лежали передо мной словно укор.

В комнате стемнело, я слышала шум дождя и царапанье веток по стеклу… Как бы много я в ту минуту дала, чтобы оказаться в своей теплой постели, в доме на острове Мэн и наслаждаться тишиной и покоем в объятиях Гаэля… И если раньше Москва представлялась мне фрагментом кошмарного сна, то теперь сном казалась райская жизнь в Англии. Стены моей прежней московской квартиры давили на меня и лишали сил. Если прибавить к этому смерть Пола (мне и думать было страшно о том, где и в каком состоянии сейчас находится его тело и кто же и когда его похоронит!), реальную угрозу моей жизни, исходящую от тех, кто вызвал меня сюда, чтобы обобрать и унизить, отсутствие средств к существованию, а следовательно – невозможность вылететь в ближайшее время в Лондон плюс ко всему этому исчезновение Вика, то можно себе представить, что я испытывала в тот вечер, прислушиваясь к звукам осенней непогоды и ощущая леденящий холод, охвативший меня изнутри… Я была одинока и находилась на волосок от отчаяния, граничащего с помешательством. Почему помешательством? Да потому, что стоило мне достать первое письмо, как я услышала голос Милы…

– Привет, сестренка… Как дела?

У нее был такой нежный и воркующий голос, какой бывает, наверно, только у ангелов. Ведь она умерла; мне сказала об этом женщина, которая жила теперь в нашей квартире в С. И, даже если эта дама что-то напутала или сказала это нарочно (правда, какую цель она при этом преследовала, понять было сложно), то в квартире сейчас я была СОВЕРШЕННО ОДНА!

– Мила, это ты? – спросила я невидимую покойницу, оглядываясь, словно она могла стоять за моей спиной.

– Ты не хочешь мне ничего рассказать? – снова спросила она весело, но не без ноток истерики. Мне даже показалось, что я увидела ее совсем близко от себя, буквально в двух шагах…

Я – человек, не верящий в потусторонние силы. И сколько бы книг по этому поводу я ни читала – о переселении душ, о телепатии и прочей чепухе, – своего мнения я никогда не изменю.

Другое дело – существование психических расстройств, болезней. Вот шизофрения, к примеру. Быть может, я заболела. Говорят, что шизофреники знают о том, что они больны.

Но ведь я же явственно слышала ее голос! И сколько раз потом она являлась ко мне и звала за собой, как в киношных кошмарах! Я не знала, смеяться ли мне над своей мнительностью или плакать, давая волю расшатанным нервам…

– Мила, оставь меня в покое! – крикнула я в темноту, потому что мне казалось, что голос идет откуда-то из дверного проема, и я боялась, что еще мгновение, и она выйдет оттуда, прозрачная, бледная, с распущенными волосами, и начнет улыбаться мне улыбкой девочки-подростка, какой она всегда была и какой она останется в моей памяти.

И голос, как ни странно, тут же смолк.

Я встала и зажгла верхний свет. Мне показалось, что чем больше в спальне будет света, тем теплее и спокойнее станет у меня на душе.

Устроившись на кровати с коробкой на коленях, я снова взяла в руки то самое ПЕРВОЕ (я разложила их по датам) письмо, развернула сложенный вчетверо листок и прочла написанные крупными буквами слова, который тут же превратились в крик… Но я не услышала его. В комнате по-прежнему было тихо. Я почувствовала его. Всем своим существом.

„ПРИЕЗЖАЙ! МНЕ ОЧЕНЬ ПЛОХО! ПОМОГИ! ЦЕЛУЮ. МИЛА“.

И число, год.

Второе письмо, написанное через неделю, было более конкретным.

„Анечка, я пишу, и мне кажется, что в пустоту. Я знаю, что ты с Виком, потому что вы уехали в одно и то же время. Но ведь не ты взяла мои деньги? Не ты? Я заболела. У меня корь. Говорят, что в таком возрасте от кори можно умереть. Мне нужны деньги. Наш телефон, я надеюсь, ты еще помнишь. Помоги. Целую, твоя сестра Мила“.