Волчья хватка-2

— Да погоди ты! — сказал Сыч, хотя движение сделал и куртку расстегнул. — Это мы всегда успеем… У меня есть другое предложение. Если она тебе нравится и ты серьёзно решил сыграть с ней Пир Радости, мы можем договориться и без схватки. Я тебе и так отдам Дарью…

— Отдавать можно то, чем владеешь.

— Но она моя наречённая!

— Была наречённая.

— По крайней мере, мы с ней помолвлены перед миром.

— Только плащ Дарьи у меня, — усмехнулся Ражный. — И я окрутился им лучше, чем молвой. Давай, выходи, не люблю болтовни…

— Постой, Ражный… Все так, верно. И я предлагаю тебе разойтись полюбовно. Мы же не мальчишки, чтоб драться из-за кукушки? Тем более нас наверняка застукают в поединке — сороки растрещат по всему лесу!.. Мне-то ничего не грозит, а тебе, послушнику, худо придётся. Извини, Ражный, я добро помню и хочу отплатить тебе тем же. Знаешь, подумал… как поётся в одной песне: «Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло».

Он был насквозь пропитан мирским духом, возможно, от долгого бродяжничества…

— Ты что же, готов просто так, из благородства, уйти с нашей дороги?

— Что значит просто так? — развёл длинными руками «снежный человек». — Нет, мне полагается маленький приз. Приз утешения. Я вытру слезы и уйду не только с дороги, но и с Вещеры. Мне уже и так все здесь опостылело.

— А Интерпол?

— Волков бояться — в лес не ходить.

— Ну, и чем же утешишься?

— Ты понимаешь, нам с тобой драться глупо. Ну, отвалтузим друг друга, а толку?

— Неужели ты боишься, Сыч?

— Не в том дело, — вздохнул тот. — Я тоже поначалу ходил по всей Вещере и задирался. Араксов колотил, сирых — всех подряд. Причину-то всегда можно найти. И бывало, меня колотили… А потом бросил это дело.

— Встретил суженую?

— Да нет… Суета какая-то — друг друга колошматить. Пока мы на ристалищах сходимся да свои победы празднуем, тем временем враги наши тихо творят своё чёрное дело. И радуются!

— Не пойму, что ты хочешь… — Ражный поправил плащ на пояснице и затянул верёвку. — Говори прямо!

— Есть предложение.

— Я уже слышал твоё предложение.

— Нет, не разойтись — в одну сторону уйти. Давай поговорим по душам?

— Мы не разговаривать сюда сошлись.

— То есть, без драки ты не можешь?

— Не могу.

Его руки гориллы, вольно болтающиеся вдоль тела, сжались в кулаки.

— Добро… Но тогда будет уже не предложение, а условие. Обязательное. — Сыч сделал паузу. — Сейчас я тебя положу… Ты встанешь с ристалища и уйдёшь со мной. Не пойдёшь же ты к… избранной и названой с разбитой рожей? И без её плаща?

— Ну, а если сам ляжешь?

Ражный допускал своё поражение, при этом довольно легко и даже весело.

— Тогда научишь меня волчьей хватке. Тем я и утешусь!

Ражный промолчал, а бродяга вдруг рассмеялся благодушно и подмигнул:

— Не торопись отказывать!.. Подумай, не велика и плата за возможность отлупить соперника, жениться на его невесте да ещё выйти сухим из воды. То есть из-под суда Ослаба!

Ражный молча пробил след на середину поляны:

— Что же, выходи, покажу и хватку. Утешу. Пожалуй, с минуту — уже и снег подтаял под ступнями, бродяга стоял набычившись и молча глядел на ристалище. Должно быть, заводил себя, распалял…

И с началом этой паузы, в той стороне, где дотлевал его дом, Ражному вдруг послышалось пение — знакомое, напоминающее ораторию, но звучащую бессловесно. В какой-то миг ему показалось, будто голос приближается и усиливается, словно к нему, одинокому, примешивается хор. В этом пении не было какого-то особого благозвучия, обычного для литургии; скорее наоборот, слышались жёсткость, драматичность, и все равно оставалось ощущение, будто это молитва.

Странствующий рыцарь заглушил её.

— Ну и дурак же ты, Ражный! — сказал он и, рывком скинув куртку, стал стягивать сапоги. — Гляди, я тебе предлагал… Ведь изуродую же! И за что, а?.. Запомни: уйдёшь со мной! Куда поведу!

— Поведёшь, Сыч, — миролюбиво поторопил Ражный. — Только выходи, а то ноги мёрзнут.

Бродяга лишь сверкнул глазами:

— Да ты соображаешь?! Это твой последний поединок! На всякую хватку есть захватка… У тебя в правом боку рёбер нет, так я ещё из левого вырву. Для баланса фигуры, чтобы не заносило…

Он знал о ране!

Но это или шёлковый плащ, согревающий провал в боку, вдруг наполнили Ражного яростью — той самой, за отсутствие которой он был осуждён…

Турнирные схватки никогда не проходили по полному кругу обычных поединков и начинались сразу же с третьего этапа — с сечи, вмещающей в себя первые два, что по темпу напоминало скоротечную драку. Видимо, нарушитель госграниц проводил подобные дуэли не в первый раз, набил руку в вольных поединках с олимпийскими чемпионами и в драках с араксами, поэтому рассчитывал сразу же шокировать соперника мощнейшим кулачным натиском. Эдакий тяжеловесный бокс со стремительностью сверхлёгкого боксёра, переходящий в молниеносные попытки захватов головы и рук. Кроме того, он ещё оказался говоруном, то есть постоянно сопровождал свои действия обязательными репликами, чаще всего ничего не значащими для непосвящённых, как всякие поговорки и присловья в преферансе. Или вовсе бубнил на английском и каком-то тюркском языках.