Волчья хватка. Книга 3

Видимо, люди генерала были совсем рядом с забором базы, и подобрались так незаметно, что не почуяли даже собаки, сбитые с толку свежевыпавшим снегом и гулящей сукой. По кустам и мелколесью началось незримое стремительное движение, и вся свора разом сорвалась на преследование.

Генерал выскочил за калитку и оттуда как–то нелепо, неуместно погрозил кулаком.

— Зря ты так!..

И через мгновение пропал из виду.

Ражный молча постоял у пылающего отцовского дома, после чего снял котомку с ворот, ту самую, с которой вернулся из Сирого урочища. Там лежало всё имущество бывшего вотчинника — заштопанная бойцовская рубаха, порты, рукавицы и пояс из толстой воловьей кожи. Пояс, добытый в турнирном поединке с тем, кто сейчас увёл у него избранную и названую…

Глава 7

Благосклонность великого князя и заслуги перед ним, а также покровительство Ослаба никакого действия не возымели. Игумен, следуя уставу, вздумал через правёж провести чуждого и силу испытать. Но тут вспомнил пророчество Книги Нечитаной, о коем часто думал, откровение, где говорилось, будто огонь небесный принесёт ни пеший, ни конный и в ворота не постучит. По всему выходило, по воздуху прилетит, чего быть не могло. Не ангел же небесный — человек земной. Всяко мыслил и подспудно ждал некоего посланца с огнём, и тут на заутрене словно озарило, когда глянул на ражного: ведь оборотень сей не ногами пришёл на подворье и не на коне верхом — на жерди принесли спутанного! Да и в ворота стучать ему не пришлось, как иным чуждым, привратники сами растворили…

Неужто конокрад и принесёт огонь небесный?!

Озарило, однако всё равно поблажки не сделал, велел заутреню отстоять со всей братией, а сам послал гонца в пыточный скит, за глухонемыми араксами. После службы чуждый нацелился было в трапезную с иноками и послухами, но игумен позвал его в крохотный храмовый придел, где обыкновенно иноки исповедывались и молились перед постригом. Придел этот среди послухов считался хуже пыточного скита, ибо здесь всякого приходящего в обитель без дыбы, калёного железа и плетей — одним только словом наизнанку выворачивали, всю мерзость выполаскивали и отстиранную сердцевину иным духом наполняли.

В Сергиеву пустынь всякий народ сходился, всякого принимали и не брезговали ни отъявленными душегубцами, ни ушкуйниками, ни разбойниками. И напротив, отгоняли богобоязненных, хилых и слабодушных от природы, мелких людишек, коих с охотой принимали во все другие монастыри. Потому митрополит и ворчал, сетовал и даже в ереси уличал Сергия за его устав, противоречащий учению святоотеческому. Оттого и убеждение у Алексия появилось, что собирает игумен в своих монастырях и скитах не рабов Божьих, не покорную, правоверную братию во Христе, а тайное войско. Неслыханное дело, чтоб настоятель монастыря по своей охоте рать собирал, словно князь удельный или воевода. Засланные лазутчики, коих своевольный игумен не выведал и на свою сторону не переманил, доносили, что творится в монастырях и скитах. Послушать, так хоть инквизицию вводи!

Ладно бы только ратному делу обучал, стерпеть можно, коль инок выходит на бранное поле с молитвой и именем Господним, дабы не мечом — его верховным промыслом супостата победить. Но игумен со учениками затеял в своих монастырях и скитах науку совершенно иную, непотребную и даже вредную правоверию христианскому. По наущению ослабленного старца– отшельника послухов собирали в ватагу и вначале на отхожий промысел посылали, по осени в окрестных богатых сёлах скот забивать. Прямо сказать, занятие недостойное для тех, кто вздумал жизнь свою посвятить служению монашескому. Кровь хоть и скотская, да ведь не всякий и мирской способен быку горло перехватить или ударить колычем кабана, причём в самое сердце попасть. Коль иной гоноша не обучится забойному делу или спасует перед ним, от дрожи телесной и душевной, вынуждая животину мучиться, тому и путь в обитель закрыт напрочь. А как только послух овладеет противным для пустынника ремеслом, игумен принуждал к новому уроку — ловчему, зверовому промыслу: на медведя выйти с рогатиной, на вепря с засапожным ножом, на волка с удавкой. Иные гоноши так разохотились забавой, что однажды пятилетнего косолапого живым поймали, сострунили и на потеху притащили на монастырское подворье — удаль свою показали. В одном из скитов на цепь посадили, будто силой мериться со зверем…

Это ли послушание и смирение гордыни?!

Но даже сей греховный промысел можно отмолить, искупить через покаяние. Когда же вместо псалмов и тропарей, вместо сладкозвучных песнопений всяческие вздорные словеса учат кричать, так или иначе поганых языческих богов призывать, волхвованием возбуждать дикие стихии огня, воды и ветра, тут уж и сыска можно не чинить, а за ересь подобную анафеме предавать.

По латинскому обряду и суду инквизиции пожгли бы еретиков на кострах вкупе с пустынями и скитами, дабы не множить скверну, не разносить чумную хворь.