Волчья хватка. Книга 3

— Показывал да глядел, как людей страх разбирает… Нам варево постное? Или в честь приезда князя скоромного перепадёт?

Игумен ровно и не слышал его, своё гнул:

— И как же матушку признал?

— Так все иные–то шарахались при виде ножика, — уже с удовольствием объяснил ражный. — И которые мужского, и которые женского полу. Верно, за разбойника принимали.

— Зачем же ты мужчинам засапожник показывал, — усмехнулся игумен,

— коль мать искал?

— Диву–то в старости не признать с виду, какого полу, — весело признался оборотень. — У иных и бороды растут, и усы! Взирать потешно. Да и голоса грубые. Это в юности они лепые и пригожие. А матушка как увидела меня на красном коне, да потом как позрела засапожник, так сразу признала, кто перед ней, за собой позвала…

— Так она у тебя омуженка?

— Белая Дива и рода древлевого, — горделиво заметил чуждый. — Старые обычаи блюдет. Потому и в Русь доживать пришла.

Настоятель знал, зачем омуженки в Русь являются и по лесам живут, однако спросил, словно несведущ был:

— Что это за обычаи — век на чужбине доживать?

Гоноша и глазом не моргнул.

— А Русь для них не чужбина вовсе. Сказывают, они с сих земель некогда вышли. Вот и тянет их обратно, как птиц перелётных.

— Что делают–то в старости? Волшебством да чародейством занимаются?

Ответ и вовсе был неожиданным:

— Бесовщиной, отче! Вот попы их и выкуривают, избушки огнём палят. А поймают, и самих на костёр сажают.

О женском племени омуженок Сергий многажды слышал от послухов, приходящих из земель полуденных, однако говорили о них, словно о былом, сказания всяческие волшебные сказывали, байки плели про то, как они чары напускают. Одни их поленицами называли, богатыршами, другие вовсе ведьмами звали, мол, на Лысой горе живут, шабаши мерзкие устраивают, в церковь не ходят, а поклоняются — грех и сказать! — уду! И эти уды каменные у них повсеместно стоят, и они своим идолищам требы воздают. Но будто в то же время мужской пол на дух не переносят, и поскольку весьма воинственны, то, встретив в поле мужчин, с ними сражаются и зачастую побеждают. Истинно поленицы!

От всех этих россказней казалось, Белых Див (так сами себя называли омуженки)давно на свете нет, хотя иные утверждали обратное, мол, в потаённых горных местах, куда лишь узкие тропы ведут, они ещё сущии уставов своих не меняют. Весь год с мужчинами воюют, но на Купалу юные их девы и молодые женщины сами прилетают в Дикополье. Одни говорят, на конях крылатых, другие–напомеле верхом: дескать, иным способом по ущельям да узким уступам ни пройти–ни проехать. Так вот, избирают себе женихов, лепых молодцев, заманивают, чарами завлекают, песнями сладкими, затем хватают, как добычу, и увозят, обыкновенно к устьям рек. Там у них уже всё для шабаша купальского готово. Еда обильная наготовлена, вино, пиво, мёди прочее питьё. Великие искусницы они трапезы устраивать, нигде подобных яств нет более. А вкусив хмельного, бесстыжие пляски устраивают нагишом, с огнями, вовлекая пленников. Те же при виде богатого угощения да красных дев всё на свете забывают, кресты снимают и грех творят. Без всякого стеснения друг у друга на глазах прелюбодействуют!

Гуляют так целый месяц, покуда все не забрюхатеют. А как забрюхатеют, так им женихи более не нужны становятся. Иные уверяли игумена, будто омуженки их ножами режут насмерть, иные утверждали, лишь уродуют, калечат и отпускают. Однако чаще, мол, развозят мужчин по своим сёлам, отпускают с миром, даже дары подносят, по обыкновению кривой острейший засапожник.

Кроме конокрадства и разбойного промысла, они ещё кузнечат славно, из болотного железа такие ножи, колычи и доспехи куют, что всякому князю за честь добыть себе их оружие и брони. Говорят, если отпустят омуженки мужей с дарами, то те чумные делаются и ещё долго бродят у рек, ищут возлюбленных, зовут и нет им более покоя. Но где же сыщешь, коли оставляют в Дикополье с мешком на голове, асами в сёдла—и к себе в горы, до следующего лета.

По прошествии срока опростаются, и если девица родилась, себе оставляют, парень, так держат, пока грудь сосет, затем ихние старухи младенцев отцам везут. А коль не сыщут родителя, то отдают в кормление первому встречному, кто возьмёт. Парням–то на Руси всегда рады, вот и берут. Мол, приёмыши ни к землепашеству, ни к прочим ремёслам и благим трудам не способны. Одни лихие конокрады, ловцы да кулачные забияки вырастают, дескать, норовом в матерей удаются, поскольку те занятиями подобными только и промышляют. В Дикополье табунов конских великое множество, впрочем, как и кочевых людишек, есть где разгуляться, есть с кем сразиться в чистом поле.

Всего такого игумен за многие годы наслушался вдосталь, однако не стал сразу ни хулить, ни хвалить Белых Див.

— Что же тебе у кормильца не пожилось? — спросил он ласково. — Зачем матушку искать отправился?

Оборотень вроде бы и про голод забыл.