Волчья хватка. Книга 3

Старец мыслил отправиться к нему на утро, по сумеркам, однако на исходе морозной январской ночи в Троицкую пустынь прискакал княжий доверенный, Строган. Ехали верхами, скоро и налегке, с подводными, при путном боярине всего лишь трое подручных, все заколели и поморозились изрядно. Снегом оттёрлись на подворье, а как в тёплую келью ввалились, так у всех лица красными пятнами пошли. Добро, в валяной обуви были, иначе бы вовсе без ног явились, известно, как леденеет ступня в стремени, и не почуешь, как заживо отомрёт.

Прежде чем о нужде пытать, в такую дорогу пославшей, настоятель позволил гостям отогреться, сам гусиным жиром морозные ожоги смазал и горячим хмельным мёдом напоил. И так было ясно, великий князь Строгана погнал не меды пить, с тайной просьбой отправил. Иначе бы вежды светочами вести передали, ибо старец Ослаб велел игумену новые вежи поставить на всём пути от Москвы до монастыря. Ордынцы ведали, для чего Русь высокие башни по лесам рубит, баскачьи призоры время от времени выискивали и жгли. А вежд, коль ловили со светочами, сначала пытали, дабы вызнать знаки, и, не добившись, полумёртвых свергали вниз. Чтоб самим не рыскать по тёмным хвойным дебрям, награду объявили: всякому, кто вежу сыщет и укажет, коня давали. И ведь находились продажные души, указывали, и не раз игумен посылал к ним своих иноков, но не для того, чтоб покарать измести; мыслил вывести скверну, дабы неповадно было даже думать о пособничестве ордынцам.

Изверился, избаловался народ под игом, отпустил поводья судьбы своей, и волочёт его сей мерин, куда ему вздумается. Давно ли готов был жизнь отдать за землю Русскую и нрав отеческий! Давно ли насмерть стояли псковитяне, к примеру ведомые князем Александром по прозвищу Невский, в великие крепости одевая земли свои, чтоб защититься от ливонцев? Ныне же литовские князья и сами псковитяне качаются, ровно быльник под ветром: то с Москвой заодно, то супротив неё. Где ныне вольный и своенравный дух славянских племён, коль иноземцам позволили панствовать на Западе, насаждая чуждые обычаи и веру, а Восток урвать и насиловать с восточной стороны?

Подобные мысли терзали троицкого отшельника долгие годы, и в последние особенно, после известий от Северьяна. Покуда Ослаб вкупе с игуменом в великой тайне пестовали и ровно молитву вытруживали Засадный полк, собранное с удельных княжеств войско не силу и отвагу себе добывало в сражениях с ордынцами, часто неумело противостоять хотя бы на равных. А случись одолеть татар в некой малой и потешной схватке, в пирах да бахвальстве утопало. Прошедшим летом за незаслуженную гордыню и поплатились сполна: знали, что пришедший с Яика царевич Арапша собрал довольно войска, мысля пойти с востока к Москве. Будто перед Мамаем похвалялся, что одним летом возьмёт и пограбит Нижний с Рязанью, погрозит стольному граду и назад вернётся. Мамай ему позволил Русь попытать: каков бы нибыл исход набега, всяк на пользу. Побьют царевича–ума прибавят, дабы впредь не кичился, а коли он побьёт–понудит князя Московского спешить и земли подчинять себе, рыская с дружинами по своей отчине и творя раздоры.

И вроде бы многие князья, бояре воеводы всерьёз восприняли угрозы, совокупили силы и навстречу выступили, дабы не пустить в нижегородские пределы. Но, беспечные, встали станом на Пьяне–реке, даже караулов не назначая, разъездов не посылая в степь, доспехов и оружия не вынимая из обозов! И развлекались тем, что пировали всласть да ловлей промышляли, ибо за Пьяною рекой довольно дичи всяческой. Арапша ордынский, о коем прежде не слыхали, сам с виду хлипкий, кривоногий — соплёй перешибёшь, так сокрушил хмельное растелешённое войско, что и бежать никому не позволил. Кто в реке не сгинул, был истреблён татарами. По отворённому пути ордынцы ринулись на Нижний и, разграбив его, отправились за Суру, потом взяли Рязань, откуда князь бежал.

В общем, погуляли всласть и удалились. И ладно бы перед ордынцами не выстояли по недомыслию да ложному величию; перед мордвою преклонились!

Позрев, как избивают войско Москвы и Суздаля, князьки мордовские собрали свою ватагу и пограбили всё, что от татар осталось. Подобного позора ещё не испытывала Русь. Правда, вежды весть принесли, будто князья опамятовались и зимней стужей пошли на Волгу, сполна наказали мордву, да всё одно остались с набитой мордой.

А лазутчики Ослаба доносили: темник Мамай взирает на потуги Дмитрия Московского, на хлопоты его по собиранию земель, козни строит, тайно сносясь с удельными князьями, и мысль тешит единую: дабы не сплотилась Русь, не совокупила все силы, ежегодно совершать набеги на Москву. Де–мол, я не Арапша, чтоб бить бахвалов растелешённых далеко от стольного града, мне любо сойтись с достойным супротивником в Москве, суть с князем, и не покорить — унизить его, вынудить к побегу, надолго отбив охоту потягаться силой.

Ослаб же мыслил навязать темнику битву, коей ещё не ведала Русь, да и сама Орда, пожалуй, со времён Батыя.