Волчья хватка. Книга третья

Настоятель уж и не знал, как отвязаться от чуждого, распорядился дать оборотню всё, что потребно, а сам едва разыскал караульных араксов. Могучие, обученные воинскому ремеслу иноки в панике бежали от избушки, где сидел взаперти оборотень, и ныне пребывали в состоянии некой зачарованности, бормотали о нечистой силе. Когда игумен сам глянул, что стало с кельей, то перекрестился непроизвольно: рубленая стена оказалась выдавлена изнутри, дубовая дверь вырвана вместе с косяками, а бревно в обхват, коим подпирали её, сломано напополам, и концы его в лучину расщеплены.

Верно старец говорил, лучше этих ражных на свободе держать…

Однако взирать на эдакое и давать волю сумятице было недосуг. Игумен велел караульным не запирать более чуждого, никак не неволить, дабы не разрушал строения монастырские. Однако же присматривать неотступно. Подождать, когда тот напарится в бане, накормить вдосталь и отвести в скит — подалее от монастыря, мол, так по уставу положено. И упаси Бог на глаза князю попадёт!

Едва спровадили чуждого, тут и великий князь Дмитрий пожаловал, со своим духовником Митяем да охраной из больших и малых бояр. Предупреждённый об измене, он не знал ещё имён предавших его, и тут настоятель как глянул на свиту княжескую, так сразу узрел Стрешнева, Тугоухова, Снытя, которые тайно с татарвой якшались, и ещё нескольких, кого под пыткой назвал Никитка Ноздря. Однако вида не подал, но они словно почуяли угрозу и от князя ни на шаг не отстают. Сергий уж и знаки ему делал, и попытался в храм зазвать, отделив от свиты, — не удавалось никак предупредить. Тогда, улучив минуту, шепнул Митяю, дескать, изменники рядом с князем обретаются, как бы чего дурного не сделали, коль прознают, что уличены сыном боярским. И перечислил, кого опасаться следует. А духовник по–своему мерекал, и говорит: мол, добро бы эти бояре сами себя выдали, дескать, на то и взяты с собой в Троицкую пустынь, чтоб их истинные лица тут открылись. Иначе быть бунту боярскому, поскольку они друг за друга стоят и без вины своих в обиду не дают. В общем, Дмитрий по молодости с огнём баловал, подвергая себя опасности, и потому игумен оставшимся на подворье араксам знак подал — с князя и свиты его глаз не спускать.

По обыкновению, высокого гостя следовало в баню с дороги вести, но там чуждый парился и всё никак напариться не мог: выл и орал от удовольствия так, что и у ворот слышно. Добро, что князь проголодался и желание изъявил прежде потрапезничать. А Сергий заметил, бояре–изменники всё возле князя увиваются, норовят поближе к нему оказаться. Может, оно так и надо по правилу, но велел на всякий случай лавки так расставить, чтоб Дмитрий только с духовником рядом оказался. И прислуживать согласно уставу назначил двух иноков–араксов, для которых и деревянная ложка–оружие, хотя с виду худосочные и сутулые молельники. И сразу заметил, не понраву это пришлось большим боярам, на игумена зыркают, однако терпят, зная, что в чужом монастыре свои уставы не показывают.

Только расселись, путный боярин Стрешнев и спрашивает:

—Скажи–ка, игумен, не прибегал ли к тебе Никитка, сын боярина Ноздри? Настоятель в тот же час смекнул, что Стрешнев вздумал проверить, известно ли ему что о лазутчике, а заодно и себя неким образом обелить.

—Неслыхивал про такого, — отозвался Сергий. — В нашу пустынь всякие людишки прибиваются, есть и дети боярские… А для меня они все— послухи, жаждущие служения Господу. Да у нас и не принято родовитостью кичиться.

—Ежели придёт, так приюти его, — попросил боярин. — Жаль бедолагу. Хотел к моей дочери Евдокии посвататься, а я её вон за Фрола Тугоухова отдал. А теперь пропал мой отпрыск, ни слуху ни духу. И вздохнул с родительским горем.

Сказано это было явно для ушей княжеских, а не игумновых. Однако Дмитрий будто бы и внимания не обратил, занятый снедью. На том застольная беседа и кончилась, трапезничали по–монастырски молча, не жадно, сосредоточенно, ровно в молитвы были погружены. Князь хоть изрядно протрясся верхом на лошади, но съел толику свининки с хреном, а более квас пил, как если бы его вселенская жажда обуяла. И чаши принимал только из рук иноков–вовремя подавали. Игумен тут окончательно убедился: ближние бояре догадались или прознали, для чего великий князь Московский отправился в Троицкую пустынь. Почуяли опасность разоблачения, но хитрые, вздумали себе на пользу всё обратить. Если Дмитрия погубить не в Москве, а на подворье монастыря, то вина за смерть князя всецело ложится на Сергия и его братию. И тогда будет у ближних бояр–изменников причина возмутить бояр и люд московский устроить обещанную расправу: обитель пожечь, иноков во главе с настоятелем на воротах да деревьях повесить.

До заутрени оставалось не так и много времени, когда Дмитрий встал и говорит:

—Вот теперь можно смыть пыль дорожную. Не что пристало в баню ходить голодным? Сказывают, умопомрачение может случиться. А потом и помолимся с усердием.