Волчья хватка. Книга третья

Келейку выстроили настолько тесную, что жеребцу никак не развернуться, пятиться же задом красный не мог, изъян у него таков обнаружился. Многие сметливые послухи, что с лошадьми управлялись, пробовали, да войти не могли, лягался зело.

Пришёл игумен к старцу и говорит:

—Волк повадился кобылиц красть. Не режет, не рвёт, ровно тать угоняет. И не сыщешь потом. Неведомо, как и сладить с лихоимцем.

Ослаб словно и не услышал, созерцая, как горит лучина на светце. Сергий подождал, зная его нрав, — ответа не дождался:

—Что посоветуешь, чудотворче?

—Сам искал? — не шелохнувшись, спросил старец. — Смотрел в поле?

—Сам не искал, — признался игумен. — И не смотрел, на послухов да араксов положился.

—А ведь я учил тебя, очи отворил… Все наши заблуждения от слепоты духовной. И опять умолк. Игумен ещё подождали добавил словами отрока:

—Похоже, не зверь это–сила нечистая. Оборотень. И словно пробудил отшельника.

—И суеверия от слепоты, — сурово отозвался он. — Нечистой силы на свете нет. Всякая сила на земле от Бога. И оборотней тоже нет, досужий вымысел… А вот конокрады сведомые бывают. Встречал в Дикополье таких. Нарядятся в волчью шкуру и промышляют. Отсюда ис казки про оборотней пошли.

—Да ведь, старче, худое утешение. Зверь ли он, человек ли — всяко разбойник! Задумчивый, немощный старец к посошкам своим было потянулся, встать хотел. Однако вдруг встрепенулся.

— А разбойный ли?.. Может, учёный? Или ражный?!

— Это какой — ражный? Пригожий, что ли?

— Такого пригожего не извести, покуда сам охоту не потеряет.

— Теперь и управы не сыскать?

— Искусить надобно, — поразмыслив, Ослаб кожаную котомку свою развязал. — Испытать. И след бы непременно живым взять. Давно ражных конокрадов не видывал. В этих краях так и вовсе их не бывало ещё… На–ка вот безделицу. Брось на волчьем следу.

И вынув тряпицу, развернул. Тут игумен засапожник узрел, старинный, с лезвием причудливым, как луна ущербная. И остёр — глазам смотреть больно, душа трепещет. А ещё диковинней рукоять! Вместо неё три кольца серебряных, искусно кованных, золотым узорочьем обвитых: просунуть пальцы, так и не поймёшь, то ли оружие в руке, то ли прикрасы. Да так ловко придумано и сделано! Сергий сам испытал засапожник в деснице и доволен остался: не снимая ножа, можно и меч держать, и копьё метнуть, и из лука стрелять ничуть не мешает!

— Кузнецам покажу! — восхитился. — Пусть откуют подобные! Да араксам раздам, нехай овладеют.

— Ты прежде зверя сего излови, — посоветовал старец. — Да поставь передо мной. И гляди, чтоб иноки не искалечили. Впрочем, коль в самом деле ражный, то ему ничем не навредишь…

Игумен вернулся в обитель, передал отроку наперстный нож, наказ старца, и что делать, научил. Да ещё спросил, приходилось ли ему или родителю слыхивать о ражных конокрадах, кто в шкуру волчью рядится.

Кудреватому было не до воспоминаний и рассуждений — ни быть ни жить ему стало, дай только оправдать отеческое учение ловчему ремеслу. Отрок лишь отрицательно головой помотал, прихватил с собой двух иноков с деревянными рогатками, сетями — и на пастбище. Там бросил засапожник на звериную тропу, сел в засаду, но разум сомнениями терзается. С какой стати матёрый на диковинный засапожник искусится? Коль зубаст и клыки опаснее ножика? Не человек же, чтоб с заманчивыми вещицами баловать.

Должно быть, чудит старец…

Сидят иноки, слушают ночь, зевота одолевает. Под утро притомились, задрёмывать стали, но тут кони встревожились, стряхнули морок. Ловцы сети распустили, рогатки изготовили и дышать не смеют. В сумерках серая тень мелькнула между кустов: безбоязненно идёт конокрад, только ноздрями воздух потягивает! Вроде бы учуять должен людей, ан нет! Встал перед ножиком и, словно перед соперником, задними лапами землю взгрёб, ощерился, заворчал. Прав был старец, искусился разбойник при виде наперстного засапожника! Что уж там зверю мерещится, не суть, главное, прежнюю осторожность и хитрость напрочь утратил!

Ближний инок чуть поспешил, метнул ловчую сеть, да мимо, на кустах завесил. Однако волк словно и не заметил, рычит и на ножик крысится, лапой схватить норовит. Другой помощник не растерялся, всё же накрыл сетью, а Кудреватый выскочил из укрытия и плетью ноги подсёк. Иноки дело знали, пришпилили зверя рогатками. Тот будто страх звериный потерял и, как человек, к засапожнику всё ещё тянется! То ли схватить хочет, то ли к себе подгрести да насадить на клыки, как на персты.

Ловцам и вовсе чудно стало до озноба колючего. Однако ремесло своё знали, отрок струну в пасть загнал и удавку на морду набросил. Подручные тем часом лапы скрутили, потом слегу вырубили, повесили, как всякую ловчую добычу вешают, да концы к двум осёдланным коням приторочили. Сами на лошадей да скорее на подворье, игумену улов явить. Впопыхах гоноша забыл наперстный нож с земли поднять, и уж далековато отъехали, прежде чем вспомнил.

— Скачите вперёд! — крикнул инокам. — Подниму засапожник и догоню!