Волчья кровь

И сейчас…когда вышел из офиса Воронова, я понимал, что должен был бы сделать, что сделал любой бы на моем месте. Эскама заинтересовала вампиров и нейтралитет. Она засвечена. Она некий крючок, на который меня уже попытались поймать.

– Ее могли подослать…

Раис говорил тихо, но уверенно и словно читал мои мысли. Я привык ему доверять. Моя мать ему доверяла, и мой отец ему доверял. Раис предан нашей семье веками. И то, что он озвучил…где-то внутри меня уже вспыхнуло черно-красным сполохом сомнений.

– Иначе откуда из всех смертных…именно она?

– Засветились убийством полицейских.

– Возможно. Ее надо…

– Я сам знаю, что МНЕ надо, Раис. Под пытками все разговорчивые, и она заговорит.

Этого было достаточно для того, чтобы он замолчал. Он ничто по сравнению с повелителем. Его с колыбели учили, что его никчемная жизнь принадлежит Архам, а теперь и мне, и я в любой момент могу ее взять. Раис Арх ибн Бархам – главный вассар нашей стаи. Моя правая рука, поверенный во всех делах. Он знал меня ребенком, он знал ребенком и моего отца. Он закрыл ему глаза, когда он погиб, и он провел обряд посвящения, когда я стал обращаться. Вернее Раиса – только я сам.

– Я прикажу доставить ее в бункер.

– Прикажи. Чтоб к моему приезду она уже была там.

Прошел к машине, и передо мной распахнули дверцу, предлагая сесть. Пытки. Их не выдерживает никто, и она не выдержит. Что ж, я смогу сожрать самое вкусное, что может предоставить мне смертная – свою боль, ужас и свою агонию. Но радостного извращенного предвкушения внутри не возникло. Какого-то хера я остро реагировал на все, что касалось этого очередного куска мяса. Слишком остро и слишком непредсказуемо даже для меня самого.

И дело не в ее красоте. Я видел красивейших женщин этой планеты. Смертных и бессмертных. Я трахал красивейших женщин, я их жрал, я жрал их эмоции. Но ни одна из них не затрагивала чего-то внутри меня, чего-то…что могло заставить сожалеть о смерти. Ее смерти. Тогда. При первой встрече я убил стражника, посмевшего ее ударить. Молниеносно воткнул в него кинжал. И я до сих пор не знаю ответа – почему. Внешность смертных не имела значения – потому что я не брал в свои покои мясо. Но их всегда отбирали на славу. Сортировали, селектировали и даже проверяли на наличие девственности – вскрытые убирались в столовую сразу же. Чистота эскамы говорила о чистоте ее помыслов, чистота тела – о чистоте души. Позволила себе прелюбодействовать – позволит и украсть, и убить. Таковы наши законы. Архи до меня – брали эскам, убивали и жрали во время сношения. Перед еженощным Рахамазом (обращением в волка с наступлением полуночи) арх брал в свою спальню наложницу, удовлетворял свои плотские потребности, мог уйти в столовую…и выбрать для себя ужин. Кто-то утаскивал эскаму вниз…в подвал и там, в своей клетке упивался ее плотью до рассвета. Потому что человеческая кровь будит зверя. Под волком выжить невозможно, его плоть может разорвать тело смертной, его когти вспарывают кожу до мяса, до костей, а клыки рвут горло в момент экстаза. Оргазм волка – это смерть эскамы. Всегда.

Я пробовал…Я выжирал их жизнь, заливая их тела спермой. Но это было не настолько вкусно, насколько интересно долбиться в живучую полукровку, с возможностью регенерации, полукровку, которая испытывает оргазмы и знает, как удовлетворить хозяина. Эскамы – всего лишь хрупкое и гниющее мясо. С момента моего правления ни одна эскама не легла под волка. И ни одна из них не вызывала во мне возбуждения…до того момента, пока не почувствовал запах Мотылька. Я не отрывал от нее взгляда и ощущал, как каменеет мой член. Как мне хочется попробовать, какая она на вкус, лизнуть капельку ее крови, вонзить клыки в ее тонкую шейку, ощущая пульсацию жизни. Но…не насмерть. Мне кажется, что та боль, которую я могу ей дать, будет намного вкуснее боли моих наложниц, намного сочнее их экстаза будет ее экстаз. И мне хочется вскрыть каждую из этих нежных оболочек, чтобы попробовать и взорваться от упоения ее плотью и разумом. И я…ощутил адский гнев от понимания, что если вскрою ее – это будет первый и последний гребаный раз. Потом от меня вынесут труп. Окровавленный, растерзанный, обглоданный, с костями, вырванными и вывороченными наружу. Бл****дь! Вот она, самая острая эмоция по отношению к ней – адская злость за то, что не могу взять то, что настолько дико захотел, а ее гребаный запах сводит меня с ума.

– Господин!

Один из моих банахиров склонился в поклоне.

– Архана Айше хочет видеть вас.

Я передал пальто одной из эскам и последовал за банахиром. Я мог отказать кому угодно, я мог игнорировать кого угодно, но только не мою маленькую Айше. Мою младшую сестренку.

Когда вошел в ее комнату, больше похожую на альков, и ощутил запах трав и благовоний, сердце болезненно сжалось. Я отыскал взглядом маленькую фигурку под одеялом. Черные волосы разметались по подушке, бледное детское личико искажено мукой…

– Я хочу…хочу попрощаться с тобой, любимый братик.

***