Волчья песнь (СИ)

Когда писать не с руки и не разводятся краски,
Когда на мачтах паруса — как бельё,
Казалось бы, пустяки — лишь возвращение сказки
Туда, где ждать все позабыли её.

Казалось бы — поднажать на жёлтый тюбик сильнее

И солнце выпустить в небо на год.
Но режет ночь без ножа — её чернила синее,
Чем на холсте твоём ночной небосвод…

Ты — самый старый солдат, и там, где шла твоя рота,

Не оставалось вариантов уже.
Ты твёрдо выучил: ад — ещё не линия фронта,
А рай — он тоже не в штабном шалаше.

И ты чертил на снегу самим собой, как курсором,

Когда тащил на спине "языка".
Теперь другие бегут вперёд, — и будет позором
Не победить, когда победа близка.

Весел и упрям — останься таким,

Даже если — стоп, и дальше нельзя.
Знай, что иногда сильнее враги,
Но даже тогда — сильнее друзья!
И пока беда сжимает кольцо,
Сказку отыщи и выпусти вверх.
Пусть она дождём омоет лицо, —
Это будет твой последний успех!

Когда последний аккорд затихнет в шуме оваций,

И музыкант уйдёт в гримёрку, ты сам
Поймёшь, как это — на год порой во тьме оставаться,
Чуть прикоснувшись к золотым небесам.

Уже заклеен конверт, недалеко до развязки.

Но вдруг в окно ударит ливневый дождь, —
И ты откроешь мольберт, и разведёшь свои краски,
И солнце выпустишь, и сказку вернёшь.

Весел и упрям — останься таким,

Даже если — стоп, и дальше нельзя.
Знай, что иногда сильнее враги,
Но даже тогда — сильнее друзья!
И пока беда сжимает кольцо,
Сказку отыщи и выпусти вверх.
Пусть она дождём омоет лицо, —
Это твой успех!

* * *

На следующий день пошёл дождь. С утра поднялся густющий "грибной" туман. Девчонки оживлённо засобирались за только-только пошедшими подосиновиками и подберёзовиками с белыми — туман поднимался уже не первый день, грибы просто обязаны были вырасти. Но тут плюхнул ливень, быстро перешедший в частый и заунывный тёплый дождик. Поход за грибами пришлось отложить.

Лесные Псы находились где-то в двадцати с лишком километрах от своей базы и ночевали под раскидистым дубом. Естественно, дождь их не очень-то обрадовал.

— В пору постучаться к волкам в норы, — проворчал Дик, стряхивая с волос воду. Своей курткой он добавочно укутал прильнувшую к нему Машку.

— Оленина у нас погниёт, — озабоченно заметила Бранка, — сушить по-нормальному негде…

— Ещё набьём, — буркнул Олмер.

— Ну да, а как же. Всех изведём, одни останемся — вот и нормально, — ехидно сказала Галя, устроившаяся под самой большой и густой веткой.

— Ой не нравится мне тут, — вдруг глубокомысленно изрёк Сашка, — ой, как не нравится… Пошли, — и он решительно встал.

— А позвольте спросить — куда? — спокойно поинтересовался Горька, протиравший свой обрез куском бинта.

— Пять километров до монорельса. Пересидим дождь в домике обходчика, а потом рванём полотно.

Предложение командира вызвало немалое оживление. Всё кругом было достаточно мерзким, чтобы сподвигнуть Лесных Псов на мелкие чудеса.

— Пошли, — согласился Горька решительно, вставая и определяя обрез в чехол.

Все засобирались. Подкатали клешёные штаны, обувь повесили на шею, двинулись под дождём через мокрый, шепчущий на разные голоса, лес.

Надо сказать, что идти под дождём — гораздо приятней, чем сидеть. А мысль о сухом домике и очередной пакости Чужим — придавала дополнительной бодрости…