"Дурацкая канитель, — Дик прикоснулся скованными руками к голове — она болела. — Могли бы просто пристрелить меня на улице, и всё." Но тут же он сообразил, что публичная казнь имеет свой смысл — показать всем, что налёт совершён вовсе не призраками и не духами, а обычными живыми существами… Он зажмурился — в окно подул ветерок. Но ветерок вонял горелым деревом и химической жжёнкой, и Дик плюнул на пол.
Когда дверь открылась, он не повернулся — его заставили развернуться лишь слова, сказанные холодным тоном, который не оставлял сомнений в расовой принадлежности говорящего:
— Это не он.
Вот тут-то Дик развернулся очень быстро — но говорившего сторка не увидел, внутрь уже входили караульные. Мальчишка заметил, что на него глядят с опаской. Солдаты не снимали рук с оружия.
— Выходи быстро, — немного нервно скомандовал один из них.
— Я спляшу сегодня, а вы чуть позже — и намного веселей, — осклабился Дик и получил удар кулаком в зубы, после чего сообщил: — У нас, англосаксов, за такой удар снимают очки.
Его просто молча толкнули к выходу…
…А снаружи стояло великолепное летнее утро. Настолько хорошее, что Дик безотчётно улыбнулся, подняв голову к небу и не обращая внимания на поднявшийся вокруг шум. Собравшиеся с большим удовольствием разорвали бы мальчишку на части, и то, как он держался, ещё больше усиливало это желание. Дик глубок вдохнул воздух — и понял, что ветер переменился. Теперь он дул с поросших лесом холмов, нависавших над окраинами посёлка. Дик посмотрел туда. Где-то там его друзья… и они отомстят. Они непременно отомстят! И эта мысль вдруг наполнила Дика совершенно неуместным ликующим чувством — таким могучим, что мальчишка звонко запел на родном языке первое, что пришло на ум — и очень кстати пришедшееся:
Дика ударили прикладом в спину. Он удержался на ногах, перевёл дыхание, сглотнул и запел снова — его голос нёсся над невольно притихшей толпой:
он пел этот куплет, глядя на лес, и последние остатки страха и неуверенности исчезали, словно грязь, смытая чистым дождём. Дик был полностью уверен в себе и пел последний куплет, легко поднимаясь по свежим ступенькам эшафота:
Палач — перепуганный молодой мьюри в неладно сидящей военной форме — испуганно шмыгая носом и моргая, на вытянутых руках протянул мешок. Дик представил сухой, душный запах, серую полутьму… передёрнулся в отвращении и бросил презрительно:
— Пошёл вон, кретин.
Он встал под петлёй, но её не надел. И на толпу не глядел — смотрел по-прежнему вдаль, вперёд. Сейчас ему вспоминался лес, мягкая, шуршащая подстилка папоротника, шум ветра в древесных кронах — и лицо Маши, красивое и спокойное. Как они жили… как жили!
— Маш, прощай, — тихонько сказал он по-русски и улыбнулся.
Шею охватила петля. Странно, но от неё пахло приятно… это был запах туалетного мыла, схватили первое попавшееся, видимо.
— Жаль, что вы сапоги с меня уже успели стащить, — язвительно сказал он вздрогнувшему палачу. — Да… всё равно не ваш фасон. А вот о чём жалею — так это что мало перебил вас… и особенно ваших хозяев… — увидев, что мьюри взялся за рычаг сбоку от виселицы, Дик закричал, спеша: — Будьте прокляты! Земля…
…Грохнуло. Под ногами стало пусто. Какой-то раскатистый треск — и полёт… полёт, удар. Смерть? Что? Темнота, свет, руки, лица, смех… Смерть?! Что?!
— Дик, Дик, дорогой, любимый мой!
— Скорей, скорей отсюда, они сейчас опомнятся!
Боги, подумал Дик и потерял сознание.
Естественно, Лесным Псам и в голову не могло прийти оставить друга в беде. Озлобленные мьюри, решившие вздёрнуть пленного землянина наутро, действовали очень оперативно. Но Лесные Псы — бешено
оперативно. Первоначально прорабатывался вариант налёта — и стало ясно, что в этом случае многие, а то и все, погибнут… Но тут, к счастью, Мирко, следивший за гарнизонной тюрьмой, примчался в коллектор полумёртвый от скорости бега и волнения — и сообщил, что эшафот начали строить… над люком канализации!