Волчья песнь

Достал монтировку из-под сиденья. Она казалась меньше, чем обычно.

Открыл дверцу старенького пикапа. Та скрипнула в тишине ночи.

Я ступил на грунтовую дорогу.

Не дрожа.

И не колеблясь.

Крепко сжав монтировку, захлопнул дверь грузовика.

А затем двинулся к передней части машины, из-за света фар моя тень удлинялась, пока я не стал похож на великана на фоне деревянного моста.

Пересекая линию защиты, я почувствовал себя словно в паутине. Это ощущение скользнуло по коже, а затем исчезло.

В траве стрекотали сверчки.

Я не дрогнул. Монтировка холодила руки.

Фиолетовая вспышка среди деревьев. Мигнула раз. Потом еще один.

Затем еще одна пара. И еще одна. И еще.

И тогда они появились.

Из тени.

Их было десять.

Омеги.

Более диких я еще никогда не видел.

Их глаза постоянно горели фиолетовым огнем.

Они наполовину перекинулись, слюна стекала и капала из ртов, наполненных клыками.

Вперед себя они вытолкнули шестерых людей.

Руки тех оказались связаны за спиной.

А во рту были кляпы.

Пятеро взрослых, один ребенок.

Все они выглядели испуганными, с широко раскрытыми глазами и залитыми слезами щеками.

Двое мужчин. Три женщины. Маленький мальчик.

Я узнал их. Всех их. Я видел их в Грин-Крик. Они заглядывали в автомастерскую. Я сталкивался с ними в продуктовом магазине. Мы пересекались на улице, проходя мимо друг друга. Приветственно махали при встрече. И на прощание. Говорили друг другу «Хорошего дня», «Рад видеть» и «Надеюсь, у вас все хорошо».

Мистера Фордхэма с ними не было, потому что мистера Фордхэма убили, пока я слушал.

Увидев меня, люди вздохнули с облегчением.

Я не был их Альфой. До этого момента. Но теперь стану, во всяком случае на то короткое время, которое у меня еще осталось.

Маленького мальчика звали Уильям, насколько я помнил. А его мать — Джудит.

— Эй, все в порядке, — заверил я ребенка. — Все хорошо. Я знаю, тебе страшно. Я знаю. Но теперь я здесь. Я здесь, и обещаю, что сделаю все, что в моих силах, чтобы все было хорошо. Просто верь мне. Я позабочусь о тебе.

Омеги зарычали и засмеялись. Они царапали когтями человеческую кожу, оставляя борозды, но не проливая кровь.

Люди плакали, на их перепуганных лицах были заметны слезы и сопли.

Омеги остановились перед мостом, стоя позади людей.

А затем заставили их опуститься на колени в грязь.

Когти впивались в плечи.

Тот, что стоял за спиной Уильяма, был больше остальных. И выглядел гораздо злее. Он обхватил когтями лицо мальчика, зацепив пальцами за подбородок. Провел когтем большого пальца по щеке Уильяма, оставляя след на коже. Особых усилий не потребовалось бы. Малейшее давление, и Уильям был бы…

Вышел еще один человек.

Я поражался драматизму оборотней.

Особенно тех, которые не спеша появлялись один за другим.

Вероятно, это была идея Ричарда — выходить по одному.

Он знал, как на меня подействует вновь увиденное лицо Осмонда.

Ричард играл в свою игру, и я следовал его правилам.

Потому что мне потребовались все силы, что еще оставались, чтобы не наброситься на Осмонда.

Годы его не пощадили. Выглядел Осмонд изможденным, не таким большим, как я его помнил. Гораздо худее. Под глазами залегли темные круги. Он казался дерганым, руки его были напряжены, снова и снова сжимаясь в кулаки.

Я вспомнил, как впервые встретил Осмонда, выражение его лица, когда он понял, что Джо подарил мне своего волка. Отвращение. Презрение. После этого он, вероятно, отправился прямиком к Ричарду. И все ему рассказал. Рассказал, как Томас прижал его к стене дома в конце переулка, рыча ему в лицо, говоря, что я чего-то стою. Что я важен. Ведь то, что я был человеком, не делало меня хуже волков, которые нас окружали.

Томас заступился за меня.

А потом Осмонд его предал.

Я подумал, как легко было бы обрушить монтировку ему на голову.

Просто чтобы увидеть раскроенную кожу и расколотый череп, брызги крови.

Само собой, меня бы тут же разорвали на части. Я, вероятно, даже не успел бы подойти к Осмонду, прежде чем меня окружили бы Омеги.

Но я мог бы попытаться. Действительно мог бы.

И словно Осмонд был способен слышать мои мысли, глаза его вспыхнули. Фиолетовые, как и у всех остальных.

— Твои глаза, — произнес я.

Осмонд вздрогнул, как будто не ожидал, что я заговорю.

— Оно того стоило?

Омеги снова рассмеялись.

— Это не важно, — ответил Осмонд. Голос его был тихим. — Что сделано, то сделано.

Что сделано, то сделано. Как моя мать. Как Томас.

О, какую же дикую ярость я при этом испытал.

Безудержный гнев.

Должно быть, это исходило от меня, потому что несмотря на то, что Омеги не были моими, несмотря на то, что я не являлся их Альфой, я все равно оставался Альфой, их плечи напряглись, они тут же заскулили и жалобно заныли.

Осмонд хотел было съежиться, но в последний момент пересилил себя.

— Хватит, — резко скомандовал он Омегам. Те лаяли и тявкали на него в ответ.

— Как ты это сделал? — спросил меня Осмонд. — Как стал Альфой?

— Как ты спишь по ночам? — спросил я его в ответ. — С осознанием того, что наделал?

— Я очень хорошо сплю.

— Ложь, — сказал я. — Ты неважно выглядишь, Осмонд.