Волчья шкура

— Евр-рейка… Ты такая же евр-рейка, как и укр-раинка. Кетка ты. А я евр-рей.

И принялся взахлеб смеяться, не мог остановиться, пока не закашлялся:

— Я еврей, я еврей…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

«Зной-зной, зной-зной».

Предводитель отряда не заметил, как с размеренного «раз-два, раз-два» перешел на повторение жгуче-злобного короткого слова. Кроме него, не осталось в голове ни мыслей, ни чувств.

Палештим — народ моря. Тяжко его сынам приходится на берегу. И с каждым шагом, отдаляющим их от морского прибоя, все сильнее угнетает то, что привычно для других народов.

Нет, солнце, горячий, сухой воздух, пыльные дороги не для них. Глупо, обливаясь потом, мелко перебирать ногами вместо того, чтобы расставив их пошире, крепко упереться в надежную палубу и вместе с судном покачиваться в вечном ритме моря. Оно само вынесет, куда надо, того, кто умеет с ним договориться.

Лицом — приветливо — к соленом ветру: «Здравствуй, брат!»; спиной — презрительно — к солнцу: «Ты не господин мне. Голова моя такая же золотая, как и у тебя. Но ума в ней больше».

Стыдно даже на время уподобиться тем несчастным, которые, сгорбившись, как верблюды, несут на себе поклажу выше головы. Спины у народа моря всегда прямые. Иначе, как можно устрашить волны и заставить их покорно лизать твои ноги?

«Зной-зной, зной-зной…»

Много нужно взять с собой, чтобы уйти от родного моря на день пути: оружие, еду, навесы для ночлега, инструменты… Самых крепких и выносливых пленных выбрали для похода. Широкие у них спины, но сутулые. Крепкие ноги, но кривоваты малость. И черные головы. Всю поклажу несут безропотно, даже пить не просят. Понимают, что хозяин превыше всех их презренных богов.

Оружие и инструменты несут палештим, в руках несут. Оружие делает их еще более независимыми и уверенными в себе. А инструменты, бронзовые топоры и пила — еще один повод для гордости. Золотые головы у палештим, гордые спины, прямые ноги.

Все знаю, что палештим красят свои волосы. Как? Секрет, большой секрет, недоступен он другим народам. Зачем? Чтобы свысока смотреть на солнце — ответит даже ребенок. А как хорошо виден ярко-желтый шар головы на волнах, когда по воле коварного моря его сын оказывается в воде! Многие испытания посылает своим преданным детям отец. Много жизней спас секрет золотых волос.

Желтые головы увенчаны многоцветными пышными уборами. Воздушные, легкие, они невесомым облаком колышутся на ветру, делая красивых, высоких, умных палештим еще заметнее. Недаром пчелы вьются над ними, принимая яркие перья за цветы. Завистники говорят, что достаточно и одного пера, чтобы уловить незаметные колебания ветра в открытом море, и негоже мужчинам устраивать цветник у себя на голове. Глупые! Каждое перо — это история, славная история рода, семьи, владельца. И тот, кто сумеет прочитать ее, проникается еще большим почтением к достойнейшему из достойных, сыну моря, брату ветра, солнцеголовому палешти.

«Зной-зной» — уже полдень. В отряде трое палештим, остальные пленные. С холма на холм, потом в лощину, в прохладную траву, вдоль реки и опять вверх. Жирные куропатки смешно подволакивают брюшки, вперевалку торопятся скрыться в зарослях, заслышав тяжелые шаги.

Снова подошли к реке, тут переправа. Но отряду не нужно на тот берег. То, ради чего затеян этот поход, уже близко, на этой стороне. Все хорошо в жизни, все ладно. Один лишь недостаток: деревья, так нужные народу моря, отступают от берега дальше и дальше. Теперь приходится выходить на рассвете, день проводить в дороге, чтобы добраться до ближайшей дубовой рощи. Ночь на отдых, а на следующий день едва хватает времени, чтобы заготовить десяток бревен, сволочить их к реке, сплавить по течению… Хлопотно, но ничего не поделаешь. И суда новые надо строить, и металл плавить.

Вот и дубовая роща показалась — конец пути. Скоро можно будет отдохнуть, пока пленные разобьют лагерь и приготовят поесть. Горячая каша с кусками жирной вяленой рыбы, разогретые на раскаленном листе пресные лепешки, вино — ничего нет лучше на закате жаркого дня.

Отряд вытянулся цепочкой. По тропинке в высоких травах невозможно пройти иначе. Пушистые метелки задевают щеки, щекочут нос. Первый ручей уже занят. Что за вода, жидкая грязь — противно руку опустить. Пусть здесь стоят египтяне купцы, бритоголовые, с черными кругами вокруг глаз. Это они так от злых болячек спасаются: перетолкут траву с сажей, замешают ее в жирную мазь и давай размазывать! От них и здесь, как на базаре в Мемфисе, только шум и суета. Палештим смотрят вперед, головы не поворачивают в сторону египтян, зазорно это и недостойно, а все, что нужно, видят. Большая часть каравана уже переправилась и расположилась на берегу ручья. С верблюдов еще капает вода, а стоянка почти готова. В шатре — волны легких материй, тонкие пальцы, короткие смешки: невольниц, дорогой товар, устроили в первую очередь. Купцы развязывают тюки, перетряхивают свое добро, раскладывают для просушки. Дым от трех костров, смешиваясь с запахом душистых специй, поднимается вверх.