Волчья шкура

И вдруг Хабихту почудилось, что разгадка непременно сыщется там, наверху, словно она — так явно, что никто ее и не заметил, — была уже в косом взгляде этих двух окошек.

Он сказал (и сейчас его устами вещал глас народа, как известно, являющийся и гласом божьим):

— Думается, господин инспектор, что этого человека там, наверху, надо хорошенько прощупать.

«Этот человек» уже знал, что возле дуба происходит нечто необычное. Он видел зернышки тмина и предположил, что одно из них — мертвое тело, а остальные — народ и жандармерия. Но чтобы окончательно в этом убедиться, он должен был выйти из дому, а это представлялось ему несколько рискованным, так как в комнате все еще спал его гость, и, пусть он был скорее зверь, чем человек, уйти, не простясь и захватив что-нибудь с собой, он тем не менее мог. Снова подойдя к окну (чтобы поглядеть на тмин и на снег), он увидел Хабихта и инспектора, идущих в гору и вдобавок направляющихся прямо к его двери. Он круто повернулся и достаточно неделикатно разбудил спящего.

— Avanti![3] — воскликнул он. — Враг вторгся на нашу территорию! (При этом он тряс его что было сил.) — Не говоря, в чем заключалась надвигающаяся опасность, он стащил сонного, не понимающего, где он и кто его будит, человека-зебру с его ложа и вышвырнул в сени. Потом приставил лестницу к люку, ведущему на чердак. — Полезай, живо! — приказал он. — Там сено! Заройся в него! Да смотри не чихай!

Арестант, весь дрожа, вскарабкался по лестнице, и, когда ноги его скрылись в темной дыре люка и с грохотом упала крышка, жандармы уже стучались в дверь. Но матрос не торопился (моряка не так-то просто испугать!). Сначала он убрал лестницу, ее ни в коем случае нельзя было оставить, потом прошел в комнату и скатал мешки и одеяла, на которых спал гость. Только когда все это было сделано по порядку и по возможности бесшумно, он вышел в сени, отпер дверь и угрюмо осведомился, в чем дело.

— Здесь жандармы, — поучительно заметил Хабихт.

Он и сам это видит, а дальше-то что?

— Дальше?

— Ну да, я вас спрашиваю, дальше-то что?

Одной рукой держась за косяк, другую положив на засов, он загородил им дверь — так корпус затонувшего корабля загораживает вход в гавань.

Первым заговорил инспектор.

— Вы ответите мне на ряд вопросов, сударь!

— Да? Неужели? Вы в этом уверены?

— Уверен! Совершенно уверен, милейший!

— Прошу! — сказал матрос. — Как вам будет угодно (он повернулся, освобождая путь блюстителям закона). А во избежание недоразумений запомните: «милейшим» вам пока что меня величать не стоит!..

Бросая взгляды то направо, то налево, не видно ли чьих-нибудь следов, инспектор и Хабихт прошли за ним в комнату. За его спиной они переглянулись, словно бы говоря: ну, каково ваше мнение? У комнаты был подозрительно невинный вид, и спина матроса выглядела, как положено выглядеть спине: непрозрачная, безучастная стенка, за которой можно переглядываться, сколько душе угодно.

— Вы гончар? — спросил инспектор.

Матрос ничего ему не ответил. Он пересек комнату под прикрытием своей широкой спины и встал у одного из окон. Потом повернулся, так сказать, лицевой стороною, но ничего от этого не переменилось, ибо он вырисовывался лишь как силуэт — черная-пречерная фигура на фоне ослепительного света за окном, который жег глаза не хуже серной кислоты, а лицо его было неразличимо.

— Итак? — спросил он. — Что вы хотите от меня узнать? — Голос его звучал глухо и неокрашенно, как у только что разбуженного человека.

«Голос у него был такой усталый, — рассказывал нам вахмистр Хабихт, — словно он уже готовился во всем признаться.»

Инспектор откашлялся. И впился взглядом в свою жертву, хотя свет из окна слепил его и жертва с головы до пят была черной.

— Вчера вы, стало быть, встречали Новый год, — начал он.

— Нет.

— Ах нет! Но почему же?

— А какого черта его встречать?

— Это зависит от точки зрения. Но, конечно же, вы провели вечер с друзьями.

— К сожалению, у меня нет друзей.

— Обстоятельство, вам не благоприятствующее.

— Что вы имеете в виду?

— Около половины восьмого вас видели на дороге.

— Ага! Так я и знал. Меня всегда видят, как только что-нибудь неладно.

— Вы стояли внизу, у печи для обжига кирпича.

— Ясно видимый впотьмах и в густом тумане.

Инспектор вышел из роли.

— Туман? — обернулся он к Хабихту.

— Так точно, — отвечал тот, — был туман. Здесь он часто выпадает.

Это надо было знать! Теперь свидетели растворились в тумане. Инспектор побагровел.

— Это все штучки! — И вдруг резко переменил тон: — Где вы находились вчера между девятнадцатью и двадцатью часами? Отвечайте!

— Здесь, у себя, если вы ничего не имеете против.

— А откуда вам известно, что был туман?

— Я сверху видел.

— Когда это было?

— Между семью и половиной восьмого. А если вы еще долго будете здесь вынюхивать — беды не миновать!

У инспектора перехватило дыхание, Хабихт сконфуженно закрыл рот ладонью, а инспектор, очухавшись, сказал:

— Ну погодите, мы еще с вами справимся!

— Не сомневаюсь, — отвечал матрос. — Полиция с кем только не справляется. Будь она хоть десять раз неправа. Так что пожалейте свой голос.

Инспектор изменил тактику. Он сказал: