Волчья сотня

Откатившись в сторону, он снова замер. Ему опять померещилось еле заметное движение в дальнем конце помещения. На этот раз он не стал стрелять сразу, а осторожно подобрав на полу стреляную гильзу, бросил ее в сторону. Тут же темноту трижды прожгло огнем — затаившийся в дальнем углу противник выстрелил туда, где упала гильза, — как видно, тоже нервничал и попался на свой собственный трюк. Борис мгновенно отреагировал — выстрелил три раза в то место, где только что был Чиж… Точнее, он хотел выстрелить три раза, но «наган» шарахнул только дважды, третьего выстрела не было — патрон заело… Услышав сухой щелчок бойка, Борис обмер. Он быстро откатился на новое место, чтобы не получить пулю, но Чиж молчал. Борис снова бросил в сторону стреляную гильзу, чтобы проверить — может быть, его выстрелы достигли цели и Чиж убит, — но надежда не оправдалась: снова раздались два выстрела. Борис положил на пол ставший бесполезным «наган» и осторожно пополз по полу, вглядываясь в темноту и пытаясь определить место, где притаился враг.

— Что, господин офицер, никак, патроны кончились? — раздался в темноте голос, показавшийся Борису странно знакомым.

В ту же минуту загорелся фонарь Бориса, подобранный Чижом. Его свет ослепил после царившей в комнате темноты. Худощавый человек в офицерском френче без погон стоял возле стены с фонарем в одной руке и револьвером в другой, оглядывая помещение, чтобы найти и добить Бориса. Ордынцев вдруг вспомнил, где он слышал этот голос, где видел этого человека: минувшим летом этот худощавый офицер допрашивал Бориса в феодосийской контрразведке — наркоман и садист, находившийся на грани помешательства…

— Мать честная, Карнович! — закричал Борис, не веря своим глазам. — Вы что — с того света, что ли? Вас же в Феодосии расстреляли…

— Собирались, — злорадно сообщил Карнович, — да не успели.

— Ну, здравствуйте, штабс-капитан, — хрипло проговорил Борис, усаживаясь поудобнее и демонстрируя Карновичу раненое плечо. — Или вас теперь нужно называть батькой?

— Старый знакомый! — процедил Карнович, высоко подняв фонарь и направляя его свет на Бориса. — Господин Ордынцев, если не ошибаюсь!

— Не ошибаетесь. — Левую раненую руку Борис держал на виду, а правой пытался нашарить на боку единственное оставшееся оружие. — В отличие от вас, Карнович, я имени не менял и присяги не нарушал. А вам, выходит, удалось из тюрьмы бежать? Я всегда говорил, что в нашей контрразведке бардак!

— Ах, какие мы благородные — присяги он не нарушал. Да вашему Белому делу все равно скоро конец — не сегодня, так завтра. А я со своими мужичками успею озолотиться.

— Мужичков ваших сегодня порубили всех до одного, вы это прекрасно знаете, и вы их бросили как последний трус.

— Этих порубили — другие придут. Чего-чего, а бандитов в нашей стране немерено!

— А где вы здесь достаете кокаин? — осведомился Борис, он тянул и тянул время, втягивал Карновича в бесполезный разговор, говоря нарочно слабым голосом, делая вид, что ему совсем плохо от раны. — Вы ведь не можете без него обойтись и двух часов?

— Отчего вас это заботит? — огрызнулся Карнович. — Казалось бы, вам сейчас нужно думать о собственной жизни, ведь вы сейчас умрете!

Борис добился своим вопросом того, чего хотел: Карнович отвлекся, разозлившись, и отвел в сторону ствол револьвера. В ту же секунду Борис резко выбросил руку из-за спины, и в Карновича полетел отобранный у убитого в степи бандита широкий охотничий нож. Карнович выстрелил, но не прицельно, и пуля пролетела мимо. Борис вспомнил уроки, преподанные ему греческим мальчишкой-контрабандистом по пути из Батума в Феодосию, — широкий нож с хрустом вонзился в горло Карновича, прервав его страшную и злую жизнь.

С тяжелым мучительным стоном бывший батька Чиж рухнул на узорный паркет, заливая все вокруг кровью.

— Вот так-то лучше, — высказался Борис. — Так оно мне будет спокойнее, когда точно знаю, что такой сволочи на свете больше нет.

Он поднял фонарь и вгляделся в лицо этого человека, когда-то причинившего ему немало страданий. На желтом лице его врага застыла гримаса — смерть не облагородила его черты.