Волчья сотня

Переброшенные по приказу Май-Маевского с фронта казаки быстро решили исход дела – покрошили махновцев в капусту, а уцелевших отогнали далеко от города. Через два часа их погрузили обратно в эшелон и отправили снова на фронт против красных. Владимир Зенонович Май-Маевский очень часто применял такой прием – имея гораздо меньше войск, чем противник, он перебрасывал части по рокадной[15] железной дороге с одного участка фронта на другой, так что один и тот же полк мог принимать участие в двух-трех боях в один день.

Он видел перед глазами только ее залитое слезами лицо. Она то отстранялась от него, чтобы рассмотреть получше, и с болью замечала преждевременные морщины, горечь в глазах, то снова прятала лицо у него на груди и сотрясалась от рыданий. Здесь, в старой риге на окраине города, они нашли себе пристанище. Оставаться так близко к городу было опасно, но пришлось остановиться, потому что Варя совсем обессилела, да и Борис от голода и переживаний был не в лучшей форме. Саенко оставил их ненадолго, чтобы поискать воды.

– Я никогда не думала, что встречу тебя снова, я считала, что потеряла тебя навсегда, – бормотала Варя сквозь слезы.

– Я искал, искал тебя, родная моя. – Борис почувствовал, что в глазах защипало. – Был в Горенках, но там все разграблено. Потом поехал на юг, был в Крыму – в Ялте, в Феодосии… Потом пошел в Добрармию, но никогда я не терял надежды.

Она снова прижалась к нему, как в детстве, когда он утешал ее в мелких горестях и обидах. Как давно это было! Только сейчас Борис почувствовал, как же он был одинок все эти годы, как не хватало ему родного, близкого человека. Теперь словно распрямилась у него в душе туго сжатая пружина. Он еще не полностью осознал, что держит в объятиях свою сестру, чудом найденную, а уже в сердце его закрался страх ее снова потерять.

– Но как же, как же ты оказалась там, у красных? – спросил он.

– Ты не понимаешь… – Она опустила голову. – Я сама не понимаю. Конечно, это получилось случайно. Сергей… он фактически меня спас, не знаю почему, скорее всего это был порыв. Он вообще был, – она проглотила комок в горле, – он был… человеком порывов.

– Я понял, – процедил Борис, не обратив внимания, что сестра употребила местоимение «был», – имел удовольствие беседовать с твоим… Кто он тебе?

– Никто, – печально молвила Варя, – теперь – никто. Он отбил меня у пьяных солдат. Батумский полк восстал в Киеве…

– Ты была в Киеве? – удивленно перебил Борис. – Как тебя туда занесло?

– Когда умерла тетя Аглая – от тифа, я встретила папиных знакомых. Помнишь Романовских – Александра Федоровича, а у жены еще такое имя – Неонила?

– Помню, – угрюмо пробормотал Борис, он не хотел сейчас говорить Варе, что Романовского вместе с женой зарезали в Феодосии бандиты из-за бриллиантового кулона.

– Мы случайно встретились, они взяли меня с собой и собирались в Крым. А потом как-то в Киеве разминулись, в общем, то ли они меня не дождались, то ли просто обстоятельства так сложились, я осталась одна… Там солдаты взбунтовались, захватили склады со спиртом. В общем, они перепились все, хватали женщин прямо на улицах и тащили в казармы. – Варя отвернулась от Бориса и заговорила глухо: – В Багумский полк послали агитаторов, только солдаты всех убили, оставили одного – Черкиза, потому что им нравилось, как он говорил про всеобщую мировую революцию. Они отвлеклись от водки и бросили женщин… надо полагать, на время. Должна сказать, – усмехнулась Варя, – что я тоже чуть не заслушалась. Говорить он умел красиво.

Опять Борис не обратил внимания на то, что Варя употребляет в применении к Черкизу только прошедшее время.

– И вот, пока он говорил, – продолжала сестра, – в казармы подоспели красные курсанты, которых срочно подняли под ружье и направили на ликвидацию мятежа. А самого главного предводителя солдат Сергей застрелил из «нагана». А потом взял меня с собой, не знаю почему.

– Из жалости, – буркнул Борис.

– Нет, чувства жалости он никогда и ни к кому не испытывал, – живо возразила Варя. – Скорее всего он просто упивался своей смелостью – один вышел против пьяной толпы обозленных вооруженных солдат. А я была там и видела его триумф. Ему захотелось иметь рядом человека, который видел его в такой момент.

Варвара вытерла слезы и отодвинулась подальше от Бориса.

– Знаешь, а ведь я почти научилась его любить, – заговорила она удивленно. – Ведь он почти убедил меня, что ничему старому – никаким чувствам и отношениям не место в новом мире. Это не важно, что сейчас нет пока еще никакого нового мира, главное, говорил он, – это измениться самим… Он был романтиком революции…

– Сволочью он был первостатейной, – не выдержал Борис, – десятками, а то и сотнями отправлял людей на расстрел. Там, в депо, половина по его приказу сидели, смерти ждали.

– Я поняла это позже, я ведь не знала, чем он занимается, – согласилась Варя. – Но он говорил, что его послала партия, что он не может не выполнить приказа, что если он откажется от работы в ЧК, то этим предаст революцию.