Волчья сотня

– Я ждал вас, – коротко бросил полковник, – идемте.

Чувствуя, что расспросы неуместны и лучше ждать, пока Горецкий сам все объяснит, Борис ухватил кусок калача, залпом выпил стакан чаю, переглянулся с Саенко, который молча развел руки, и выскочил вслед за полковником в сад. У калитки стояла ожидавшая их пролетка.

– Куда мы едем? – спросил Борис, молчание начинало его тяготить.

– К вашему знакомому – есаулу Бережному.

– Вы передумали и решили его арестовать? – неприятно удивился Борис. – Тогда зачем вам я? И ведь вы собирались…

– Я собирался, но господам из контрразведки угодно было распорядиться иначе, – прорычал Горецкий.

– Разве они не должны были исполнять ваши распоряжения? – начал было Борис, но полковник посмотрел на него так сердито, что он счел за лучшее помолчать.

Пролетка остановилась возле неказистого двухэтажного домика, во втором этаже которого квартировал есаул Бережной. У входа толклось некоторое количество народа. При появлении Горецкого разговоры смолкли. Горецкий с Борисом поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж. Дверь комнаты была распахнута. Здесь тоже были люди, и главным среди них, судя по начальственным интонациям голоса и повелительным жестам коротеньких пухлых рук, был полный рыхловатый полковник небольшого роста. В первый момент Борис не заметил самого Бережного, видимо, потому, что хозяин комнаты вел себя гораздо тише и скромнее столпившихся в комнате офицеров. Есаул сидел за неказистым дощатым столом – письменным и обеденным в одно и то же время, сидел, уронив на этот стол свою буйную голову. Пулевая рана на виске была не сразу заметна среди черных вьющихся волос терского казака. Крови на столе было удивительно мало. В правой руке есаул сжимал тяжелую ребристую рукоятку немецкого пистолета «борхард-люгер», известного также, как «парабеллум» – «готовься к войне».

– Насколько я могу судить, – нарушил молчание Аркадий Петрович, – это тот самый пистолет, который я выдал вам две недели назад, верно, Борис Андреевич?

– Так точно, – подтвердил Борис упавшим голосом, – я проиграл его есаулу два дня назад.

– Так, с этим ясно, – Горецкий холодно взглянул на Бориса и повернулся к пухлому полковнику. – Господин Кузнецов, расскажите, как это случилось.

– Сегодня рано утром, – начал полковник, – в контрразведке получили сигнал от одного весьма надежного информатора, – при словах «надежный информатор» Горецкий поморщился, но знаком попросил Кузнецова продолжать, – получили сигнал о том, что в этом доме находится чрезвычайно опасный красный диверсант, знаменитый эсер Блюмкин…

Услышав это имя, Горецкий удивленно и вместе с тем насмешливо поднял брови.

– Получив такой сигнал, подполковник Градов собрал все наличествующие силы контрразведки. С соблюдением всех возможных мер предосторожности, чрезвычайно скрытно это здание было окружено. Когда солдаты уже собирались проникнуть в дом с целью задержания Блюмкина, во втором этаже раздался выстрел. Не ожидая дальнейшего развития событий, все ворвались сюда и застали вот такую картину. – Кузнецов в крайнем огорчении указал рукой на мертвого есаула.

– Представляю себе, как вы «скрытно» окружили здание, – желчно проговорил Горецкий. – «С соблюдением всех возможных мер предосторожности!» Есаул, понятное дело, решил, что вы идете за ним…

– Ваша ирония, господин полковник, неуместна, – обиженно пробурчал Кузнецов. Штабс-капитан Полуэктов делал свое дело. Он получил приказ, а спрашивать разрешения у начальства у него не было времени – Блюмкин бы ушел. А ежели есаул застрелился при виде чинов контрразведки, стало быть, совесть у него была нечиста!

– Значит, значит, – процедил Горецкий. – Но это не значит, что вашими топорными методами нужно было провоцировать его на самоубийство. Он был мне нужен живой! Кстати, нашли они своего Блюмкина?

– Блюмкина? – Кузнецов смутился. – Видите ли, в первом этаже этого дома действительно проживает Исаак Блюмкин, портной, пятидесяти шести лет, со своей женой и четырнадцатью детьми… мы его задержали для выяснения… На всякий, так сказать, случай…

– Только это вы и умеете, – раздраженно произнес Горецкий, – портных задерживать… на всякий случай. Отпустите его… к четырнадцати детям.

– Это уж мы как-нибудь сами разберемся, – обиженно ответил Кузнецов, – кого отпускать, а кого нет. У нас тут, господин полковник, своя работа ведется.

– Я вижу, – ядовито ответил Горецкий. – Что ж, проводите обыск, но чувствую, что результаты его нам ничего не дадут.

Он подошел к мертвому есаулу, приподнял веко, потрогал глазное яблоко, коснулся сжатого в руке трупа пистолета и быстрым шагом покинул помещение. Борис последовал за ним.

– Самоубийство Бережного подтверждает его виновность, – вполголоса сказал он на лестнице, догоняя полковника.

– На первый взгляд – да, – уклончиво ответил Горецкий.

– У вас есть сомнения? – за достаточно долгое знакомство с Аркадием Петровичем Борис научился разбираться в его интонациях.