Волчья сыть

— Я, хотя Фекла и болеет, всей душой хотел поспособствовать! Ан, нет! А кто виноват? Скажешь опять я?

— Какая еще Фекла? Кто в чем виноват? — безо всяких эмоций спросил я, начиная привыкать к сложному течению мыслей аборигенов.

— Известно какая, Ваньки Сивого жена. А уж так хороша баба, я тебе скажу, батюшка! Как боком поведет, чисто пава! А уж полнота у ней, да сдобность — чисто ангельские! — сладостно жмурясь, сообщил управляющий.

— Ну, полнота, дальше-то что? — попытался я столкнуть рассказ с мертвой точки. Взывать к разуму, как и краткости, было абсолютно бессмысленно. Такая бестактность обычно только замедляла дело.

— Так я и говорю ей, Фекле, то есть, не ешь, говорю, Фекла столько сладкого, а она думаешь, послушалась?!

— С Феклой понятно — объелась. Теперь говори, где сторож?

— А я о чем толкую? — искренне удивился Кузьма Платонович. — Как Фекла животом занедужила, а тут ты сердиться начал, я и говорю Ваньке Сивому: ты, говорю, Ванька Сивый, за бабой бы лучше смотрел.

— Ванька Сивый — это кто, сторож? — перебил я управляющего, — Ты, вроде, его раньше по-другому называл?

— Какой Ванька Сивый сторож! Ты шутишь, что ли, батюшка! Ванька Сивый Феклин венчанный муж, и не сторож он, а, совсем наоборот, буфетчик! То есть даже не буфетчик, а ежели по полной форме, просто так, дрянь человек.

— Мне нужен сторож! — со стоическим терпением уточнил я, понимая, что без хитросплетения всех мельчайших подробностей жизни Феклы до истины добраться не удастся.

— А я о чем толкую?! — уже всерьез обижаясь на мою тупость, воскликнул Кузьма Платонович. — Потому, как Фекла болеет, я и не хотел Ваньку-то Сивого беспокоить.

— И что?

— А тут ты серчать начал.

— Начал, — подтвердил я.

— Я Ваньку-то Сивого и послал за Митричем.

— Теперь понятно, и где же этот Митрич?

— Митрич, он — неведомо где. Этого я тебе так не скажу. Он, знаешь, что учудил! В бега ударился.

— Это точно? Убежал?

— Так как же иначе? Фекла — она, как дите малое, сластена, хоть сама со станом и касательно боков…

— Понятно, можешь идти. Фекле привет передавай, да смотри, чтобы тебя Ванька Сивый за жену не зарезал.

— Окстись, батюшка, что же ты такое говоришь! Разве можно этакое даже подумать!

— А ты не проверяй, какие у чужих жен бока и не обкармливай их сладким! — зловеще сказал я вслед удирающему Кузьме Платоновичу.

То, что сторож ударился в бега — преступление серьезное и сурово караемое, за которое можно было попасть под кнут, в лучшем случае под плети, почти полностью подтвердило мою гипотезу, что Вошина выпустил кто-то из своих. Сколько у него осталось в поместье соглядатаев и помощников, можно было узнать только с Алиной помощью. Ее же я меньше всего хотел втягивать в эту историю. К тому же у Трегубова была такая многочисленная дворня, что проверить всех было затруднительно. Этот вариант я оставил напоследок, если не удастся выйти на преступника другим, более простым путем.

Атласный диван вернул мне силы и оптимизм. Выходить сегодня на поиски оборотня было поздно, время приближалось к обеденному, и пропустить, как вчера, такое приятное мероприятие мне очень не хотелось.

С наплывом гостей, чувствуя себя гвоздем программы, Василий Иванович не жалел никаких затрат, чтобы пустить соседям пыль в глаза. В том, что касалось еды, она, эта пыль, была удивительно вкусная. Поваром у него состоял натуральный французский кулинар, служивший у самих Монморанси, точнее, у одного из представителей этого известного французского рода, Матье-Жан-Фелисите, герцога де Монморанси-Лаваль.

В разгар революционного террора герцог, до того поддерживающий третье сословие и чуть ли не саму революцию, опасаясь за свою жизнь, вместе со всей челядью бежал в Швейцарию. Там у него повара переманил богатейший помещик Лев Дмитриевич Измайлов, позже прославившийся на всю Россию самодурством. От него месье Жан, так звали повара, перешел к нашему сибариту Васятке, когда тот недолго служил в Петербурге после воцарения нынешнего императора.

Француз знал себе цену и готовил стол только для больших банкетов, зато, по словам очевидцев, это были подлинные произведения кулинарного искусства. О вчерашнем торжественном ужине мне успели рассказать, как я только вернулся, сразу несколько человек, и я не собирался пропустить сегодняшний большой обед. Я пока был знаком с творчеством только учеников маэстро и с нетерпением ждал встречи с самим мастером.