волчья жизнь, волчь законы...

Штырба был не один. Рядом с ним стоял высокий солдат с зелеными погонами. Это был двоюродный брат Штырба. Пограничника звали Николаем, он был одного призыва с Дробышевым. Штырба и Николай, получив свои деньги, предложили Дробышеву с ними выпить. Сергей охотно согласился, и солдаты, объединённые общей целью, пошли в конец части, на спортивную площадку.

Было уже часов семь вечера. В окнах казарм, где жили «погранцы», горел свет. Где-то гремела музыка.

На спортивной площадке было тихо. Солдаты, выпили по стопке самогона, закусили, разговорились.

Сегодня к Николаю приехали родители. Отец его доводился младшему сержанту Штырба дядей.

До сегодняшнего дня Дробышев считал Штырба «чмырным» парнем. Общего между ними никогда ничего не было. В кубрике они почти не общались. В основном они пересекались только в совместных нарядах по столовой, да в банные дни, когда коптёрщик Штырба выдавал солдатам чистое бельё и портянки. Дробышев видел, что «деды» и «гуси» не любят Штырба. Впрочем, не только его одного, – а весь его призыв – Комари, Ротора, Найду, Чупруна, Оливця.

– У них какой-то чмыриный призыв, – высказался однажды сержант Ржавин. – Все какие-то ущербные. Один Пух там нормальный пацан.

– Да Пух – пацан реальный, – согласился с ним Рыжий.

Ещё Дробышев заметил, что в части все держались строго по «призывам». Это была ещё одна из причин, почему он до сегодняшнего дня не общался со Штырбой.

Совместное распитие самогона быстро сблизило Дробышева со Штырбой. Степан оказался вовсе не замкнутым парнем. Он охотно рассказывал по свою доармейскую жизнь, о том, что отец его работает главным инженером в селе, а мать – на свиноферме. Сам Штырба после армии тоже думает идти в колхоз. Кем именно – пока не решил.

Общаясь с Дробышевым, Штырба говорил на русском языке, но во многих словах делал ошибки. Брат же его Николай, напротив, довольно легко говорил и по-русски и по-украински. Когда Дробышев пытался заговорить по-украински, речь его тоже становилась корявой, ломанной. Он дел массу ошибок. Словарный запас его «мовы» был беден, и потому часть слов он выуживал из русского языка. От этого речь его выглядела ещё смешнее. Но Штырба и Николай на эти ошибки не обращали внимания.

Напротив, собутыльники очень мило общались и не делали друг другу замечаний.

Дробышев попросил Штырба:

– Степан, ты не говори, пожалуйста, Рыжему, что я сегодня почтовый перевод получил.

– Нэ скажу. Нэ скажу, Сергий. Я ж всэ прэкрасно розумию. Сам жэ був «шнэксом».

– Степан, вот на днях придут твои шнэксы. Ты будешь их строить?

– Конэчно. Щэ як! Нэ хэр лафу гоняты! Воны там на гражданке дивок лапалы, поки мы портянкы моталы. Тэпер нехай вишаються!

Дробышев уже понял, что бессмысленно взывать к снисхождению и жалости в отношении младшего призыва.

В Советской армии за несколько десятков лет была создана целая Система внутренних взаимоотношений. Система жизни. Человек, призванный с «гражданки», попав однажды в эту Систему, сам очень быстро принимал все её неписанные законы и правила и вскоре уже сам становился Её частью, а потом и сторонником. Если же он Её не принимал, то выглядел «белой вороной».

Украинская Армия 1994 года была Постсоветской Армией.

– Это жизнь, пойми, брат, это жизнь! – вспомнил он вдруг сейчас слова сержанта Ржавин.

Оправдывая социальную несправедливость, Ржавин при каждом удобном случае повторял эту фразу. С этой фразой на устах он бил Дробышева в живот ногой. Эту фразу он весело бросил, когда Куриленко, споткнувшись о порог кубрика, едва не упал. Эту фразу он произнёс, когда Вербин по дороге с ГСМ, поскользнувшись, грохнулся на лёд и больно ударился локтем.

Эту фразу он спокойно и равнодушно сказал, когда кто-то сообщил, что прошлой весной погибли четыре человека, убитые огромными сосульками, сорвавшимися с крыш домов.

Эту фразу быстро переняли все остальные солдаты, и к месту, не к месту вставляли её в разговоре.

Сейчас, как показалось это Дробышеву, она была к месту.

Глава 34

Сергей лежал в санчасти. Он простудился три дня назад, когда к ГСМ пришла очередная цистерна с керосином и они работали на двадцатиградусном морозе.

В санчасти лежать одно удовольствие. Первое преимущество: здесь не было «дедов». Второе: здесь не надо было подниматься в шесть часов утра, выбегать на утреннюю зарядку, на морозную улицу. Не надо делать уборку в кубрике, идти на аэродром, как сумасшеднший носиться по территории ГСМ с ручным насосом, катать по сугробам тяжёлые бочки. Третье преймущество: здесь хорошо кормили. Еду для больных получали из офицерской столовой. А пища там была на порядок выше: через день давали сыр, сметану, котлеты.

Был только один недостаток: еды давали мало.

…После завтрака Дробышев валялся на койке, читая «Таинственный остров».

Этот роман впервые он прочёл ещё в школе, лет шесть назад, а сейчас с большим удовольствием перечитывал. Сергей любил читать. Больше всего ему нравились книги приключенческого жанра: по индейцев, ковбоев, пиратов, про необитаемые острова и сундуки с сокровищами, про тропическую Африку и кругосветные путешествия.