Волчья звезда

Дважды посвященный волхв склонил голову и ответил также одной из положенных фраз:

— Я покоен, и мое прошлое светло и прозрачно!!

— Значит, ты можешь лечь на Стол Истины таким, каким пришел в этот Мир! — торжественно, но с некоторым излишним напором провозгласил голос, и Ратмир с удивлением понял, что исповедь будет проводить не трижды посвященный Остин. Более того, он не мог определить исповедника по голосу, хотя и отметил, что тот, похоже, не слишком опытный Смотрящий в Прошлое.

Однако во время ритуала исповеди исповедуемому не позволено было задавать вопросы, а потому княжич-волк одним движением плеч сбросил с себя накидку и, оставив ее лежать на полу, спокойно улегся на черную полированную поверхность камня.

Прошло несколько секунд, и вдруг от бурой стены отделилась высокая, чуть сутуловатая фигура, облаченная в глухой, просторный плащ с глубоким капюшоном. Цвет плаща настолько точно совпадал с бурым цветом стены, что в полумраке зала фигуру исповедника разглядеть было невозможно. Хотя Ратмир и не пытался это сделать, он неподвижно, расслабившись, лежал навзничь на Столе Истины, спокойно ожидая начала церемонии.

Смотрящий в Прошлое медленно, так что даже подол его плаща не колыхался, обошел зал по периметру, поднимая над каждым светильником затянутую в бурую перчатку ладонь, и в тот же момент, в самой середине каменной чаши неторопливо, словно головка змеи при звуках флейты, приподнималось узкое, темно-синее, с вкрапленными багровыми искрами, пламя. И в то же время, вслед за медленно двигающейся высокой фигурой, с темного пола поднималась полоса белесого, тяжело клубящегося тумана!

Фигура в буром плаще с глубоко надвинутым на лицо капюшоном продолжала свое медленное движение вокруг Стола Истины, постепенно приближаясь к нему, и клубившийся за ней туман поднимался все выше и выше, одновременно теряя свою тяжелую плотность, становясь легкой, хотя и вполне ясной дымкой. Вот он накрыл черный постамент вместе с лежавшей на нем фигурой… И вдруг открытые, но лишенные мысли глаза Ратмира начали слабо светиться в полумраке зала. Это странное, вначале едва заметное свечение постепенно набирало силу и меняло цвет, словно подбирая правильный, нужный именно сейчас тон. Когда свечение стало зеленовато-голубым, в тишине зала вдруг раздался короткий резкий звук, напоминавший звук лопнувшей басовой струны. Свет, лившийся из широко раскрытых, немигающих глаз княжича-волка, расплылся, растворился в окружавшей его белесой дымке, окрашивая ее в нежный голубоватый оттенок. И почти сразу же в этой застывшей, чуть подрагивающей дымке возникли неясные тени, едва уловимое движение, замелькали светлые и темные пятна, словно началась какая-то неясная, затейливая игра призраков.

Смотрящий в Прошлое, неожиданно оказавшийся в одном из углов зала, замер в совершенной неподвижности и полностью погрузился в созерцание этой безмолвной, призрачной игры!

Больше часа в малом исповедальном зале университета царили тишина и неподвижность. Все материальное замерло здесь, словно боясь спугнуть плавные переливы призрачных, дымчатых теней. Даже поднявшиеся над темными чашами светильников язычки пламени были неподвижны, будто бы выплавлены из темно-синего с красными искрами стекла…

И в тот момент, когда эта невозможная неподвижность стала казаться совершенно непереносимой, в темной тишине зала снова раздался короткий резкий звук, но на этот раз он был скрипично-высокий, тонкий, словно узкий клинок стилета. Веки Ратмира дрогнули и медленно опустились, отрезая струившееся из глаз свечение, как бы лишая жизненной подпитки движущиеся в туманном мареве тени. Они замерли, словно недоумевая, почему прерывается их беззвучный, затейливый танец, а потом медленно растаяли… растворились в белесой, чуть клубящейся дымке, вернулись в Прошлое, которое отпустило их на короткое время в… сейчас!

Смотрящий в Прошлое качнулся к стене и снова слился с ней и с полумраком быстро очищающегося от дымки зала. Темно-синие язычки огня над светильниками дрогнули, качнулись вслед исчезающему туману и медленно спрятались в черных, отблескивающих голубоватой иризацией чашах. А спустя мгновение глаза Ратмира снова открылись, и в них появилась мысль… и усталость… и боль… Он слабо застонал… двинул рукой и попытался приподнять голову. Это простое движение не далось ему, и он снова застонал, на этот раз чуть громче. И тут же, как будто кто-то подслушивал за дверями, они медленно распахнулись, и в зал вступили четыре совсем молодых юноши в темных плащах. В их руках были широкие носилки. Медленно подойдя к постаменту, они с величайшей осторожностью, словно тело дважды посвященного волхва стало стеклянным, переложили его на носилки и так же медленно вынесли его из зала.