— Ну, — сказал он, — не те же самые… но их предки — безусловно.
— Нет, я имею в виду — биологически.
— Биологически? Да…
— Даже и не верится… Хотела бы я побывать в Праге…
— Еще побываешь.
— Нет, я хотела, чтобы как раньше… Чтобы Карлов мост и лавочки, и художники на мосту…
— Наташа, большей частью все это предназначалось для туристов — все эти лавочки и художники… Наверняка они исчезли в первую очередь.
— Но не архитектура…
— Нет. Не архитектура.
— И музыка в соборах…
— Да, — вздохнул он, — было бы здорово.
— Может, зря мы осели тут? Разместили бы нашу базу в крупном городе.
— Группа Хлебникова так и сделала.
— Да… пожалуй, — она посмотрела на него, прикусив губу, — что с ними случилось, как ты думаешь?
— Не знаю.
«Да что ей от меня нужно?» — гадал он.
— Думаешь, Амос прав?
— Не знаю! Это с самого начала был риск — крупный город. Они опасны, потому что именно они сдали быстрее всего. Обвально. И там полно всяких пакостей — катакомбы… небоскребы, из которых до сих пор даже при слабом ветре летят стекла… обзор никакой… очень трудно наладить нормальную работу при таких условиях. И, наверняка, банды, живущие в развалинах. Там хлеб не вырастишь — живут грабежом…
— Да, — согласилась она, — да… наверное. И все-таки, я так хотела бы в Прагу!
— Может, — примирительно сказал он, — еще слетаем. Вот уладим все дела и слетаем. Это же недалеко. Послушай… ты зачем меня вызвала? У меня, если честно, работы полно…
— Симон… — она нерешительно взглянула на него, — я хотела спросить…
— Да?
— Что с Винером? — выпалила она.
— А что с ним?
— Он какой-то… равнодушный… смотрит мимо…
— Нам всем нелегко. Он старается держаться. Так, как умеет.
Она помялась, потом спросила:
— Как ты думаешь? Я красивая?
«О, Господи», — подумал он. Но отошел на шаг, внимательно посмотрел на нее оценивающим взглядом и решительно сказал:
— Да. Очень… привлекательная.
— А эти местные девушки — они красивые?
«Вот оно что», — подумал он.
— Всякие бывают. В том числе и красивые… Да ты не расстраивайся так… местные девушки, они, знаешь… просто экзотика…
— На картинах они такие красивые, — грустно сказала Наташа.
Он потрепал ее по плечу.
— Оставь ты эти картины. Ты лучше повтори поиск. Вдруг мы все же чего-то не заметили… а ты обнаружишь… ладно?
— Ладно, — грустно сказала она.
Ему снился кошмар. Он точно знал, что это кошмар, но не смог бы точно объяснить, почему сон вызывает такой ужас. Нечто бесформенное, неопределенное, наползало из клубящейся тьмы, ухмыляясь, пожирая его сущность. Он дернулся в последней отчаянной попытке освободиться и с ужасом понял, что не может этого сделать — он не чувствовал своего тела. Оно пропало, растворилось в этом липком, сером тумане. Тогда, в последнем, уже безнадежном усилии, он попытался хотя бы вспомнить, кто он такой — и не смог. Его сущность не повиновалась ему точно так же, как отказалось повиноваться, превратившись в бесформенную аморфную массу его собственное тело. Он понимал, что для того, чтобы освободиться, обязательно нужно проснуться… но именно этого он сделать почему-то не мог…
Из тяжелого, муторного сна его выдернули голоса. Весь в поту, он вскочил с кровати и, накинув куртку, выглянул в окно — там, полускрытая клубами тумана топталась группа людей. Он узнал лишь старосту — и то потому, что тот возвышался над всеми остальными, сидя на низкорослой мохнатой лошаденке. Остальные стояли, ощетинившись кольями и вилами, и у Симона на миг возникло ощущение, что под окном ни с того ни с сего выросла небольшая, но очень агрессивная рощица.
— Ничего себе! — пробормотал он.
Торопливо натянув на себя комбинезон, он выскочил в холл. Коменски уже был там, озабоченно поглядывая в низкое окно. Силовой щит не давал людям возможности проникнуть внутрь, и они топтались у барьера, негромко переговариваясь.
«Неужто они и впрямь настолько оскорблены, что выслали эдакую делегацию? — подумал Симон. — И что нам теперь делать?»
— Видел? — спросил Коменски.
— Да. Хорошенькое дело.
— Может, ты с ними поговоришь? Ты, вроде, умеешь с ними ладить.
— Хорошо, — сказал Симон. Он запахнул куртку и вышел наружу, поеживаясь на сыром рассветном воздухе.
Молчаливая группа придвинулась ближе. Тут были почти все трудоспособные мужчины деревни и несколько мальчишек, которые крутились у ног взрослых наравне с деревенскими собаками.
Симону стало не по себе.
— Если у вас какие-то претензии… — начал он.
— Это вы о чем? — мрачно спросил староста. — Если вы об этом вашем придурке, то пусть выплатит хоть какую виру… Уж не знаю, кто тут виноват, а только дурные дела начали твориться. Ядвига пропала.
Этого Симон не ожидал. Он вытаращился на старосту и неуверенно повторил:
— Ядвига?
— А я что говорю? Как ушла вчера вечером, так ее и нет с тех пор. И куда бы это ей уходить — сейчас даже по воду ходить опасно; затопчут.
«Опять за свое», — подумал Симон.
— Так вот… по мне, так лучше бы вам у нас в деревне и вовсе не появляться, но бабка велела… Пусть, говорит, чужеземцы тоже ищут. Видение ей было, что ли. Ее не поймешь, бабку…