Волчий корень

— Скажешь, девушки царице в её работе не помогали? — усмехнулся Хряк. — А как же тогда три девицы?

— Не царице, а великой княгине. — Замятня поежился. — Помогали, конечно, но основные узоры все равно ее рукой сделаны, потому как по обету.

Все замолчали, по лицам побратимов Волков теперь ясно читал, что они наконец сообразили, на кой старшой пригласил в их компанию необученного сыскному делу Замятию Сабурова. Поняли, оценили и по большей части остались довольны.

— Старшой, глянь сюды, не пойму, имеет ли это отношение к делу али нет? — Волков обернулся, Осип стоял на одном колене, показывая куда-то в пол. — Сперва думал — обычный сор, а потом… — Он указал на крохотную кучку сероватого песка.

Волков подошел, потрогал песок рукой, прокатал песчинки между большим и указательным пальцем.

— Песок как песок.

— Вот и я сначала думал, песок как песок. Может, на обуви кто принес. Вперся в грязных сапогах или лаптях в горницу, мало ли на свете невеж да нерях, но ведь это какие грязные должны быть сапожищи, чтобы столько насыпалось?

— И откуда? — поддержал друга Булыга. — Нету в этих местах песчаных берегов. Великих пустынь тоже нет. Откель, спрашиваю я вас, на обуви песок, если тут леса, болота да пашни?

— Действительно. — Волков пожал плечами.

— С другой стороны, может, песок этот специально сюда принесен? — не унимался Осип. — Может, он для дела какого-то нужен был? Вот глянь, Юрий Сигизмундович, возле столика приоконного у стены вон сколько ентого песка намелось.

— А еще где-то в горнице песок есть? — Волков обернулся к проводящим обыск ребятам.

— Никак нет. — Томило разобрался с ватным одеялом и теперь раскладывал на полу широкий плат, собираясь распотрошить подушку.

— У меня тоже нет, — ответил из алькова для хранения вещей Ждан. — Вот только несколько бисерин бирюзовых между досок в полу затесались. Сейчас выковыряю и принесу.

— Из песка стекло плавят? — смущаясь, предложил Замятня.

— Может, и плавят, но не в жилом же помещении.

— Разогретый песок мне бабка прикладывала к спине, когда я маленький кашлем маялся, — предложил свою версию Осип.

— А на кровати песок есть? — Волков повернулся к Томило.

— Нет, — коротко ответил тот и подозвал стоящего без дела Семейку, чтобы помог.

— У второго стола песок есть?

— Нет, — ответили оттуда.

— Стало быть, весь песок у стола, а стол у окна. Писала она, а потом песком чернила сушила. Вот что, — улыбнулся Волков. — Великая княгиня грамотной была?

— Грамотная. — Замятня даже взопрел от натуги: наконец и до него дошло, какой службы ждет от него Кудесник.

— Что же, у вас в доме разве девок грамоте обучают? — сощурился Волков.

— Обучают, не прогневайся.

— Что она могла писать? — От поднятой дознавателями пыли хотелось чихать, и Волков вышел на крыльцо, с удовольствием вдыхая чистый морозный воздух. — Что бы я писал и кому писал, окажись в подобной ситуации? Сродникам? А чем они помогут? Тайно вывезут? Так ведь поймают, потом всех за ослушание на кол. — Он попытался представить себе великую княгиню. Во время пострижения ей было тридцать пять лет, двадцать из которых она прожила с мужем. А потом, если принять версию о том, что Соломонию постригли насильно, ну, влюбился великий князь в другую женщину, возжелал ее, нарушил церковные обеты. Какой смысл писать к такому? О чем писать? О своих чувствах к нему? О том, что жизни без него не мыслит? Так он уже один раз ее чувства принародно растоптал, точно протянутые ему живые цветы. Нешто кто станет предлагать изуродованный букет во второй раз? Тем более великая княгиня, у которой своя гордость имеется. Нет, в ее положении нужно тихо сидеть.

Другое дело, если бы ее несправедливо обвинили и сослали. Тут всякий человек первым делом стремится имя свое обелить, доказав, что стал жертвой напрасных наговоров. Или, как Курбский писал, Иван III совершил не просто измену, изгнав от себя законную жену за то, что та не могла подарить ему наследника, а… — Волков задумался, — что если все было страшнее, — Василий III обвинил в бесплодии не просто Богом данную ему жену, а жену беременную! Двойной грех. Не грех, настоящее кощунство! Неудивительно, что патриарх Иерусалимский Марк предрек ему за такое преступление: «Если женишься вторично, то будешь иметь злое чадо: царство твое наполнится ужасом и печалью, кровь польется рекою, падут главы вельмож, грады запылают». И польются, и падут, и запылают… только срок дай.

Мог ли великий князь настолько сойти с ума от любви к Елене, что изгнал от себя брюхатую супругу?