Волчий корень

Анастасия умерла пять лет назад, после чего Иван изменился настолько, что теперь его было трудно узнать. Казалось, что все доброе, что было прежде в нем, вся та дружба и расположение, которыми молодой царь одаривал друзей и близких, вся та нежность, которую он обращал на детей, были похоронены вместе с Настенькой.

Великую княгиню Анастасию убили, отравили, причем, судя по всему, травили давно. Об этом говорил ряд признаков, но до расследования Волков так и не был допущен.

Убийц изобличал и судил сам вдовец, и делал он это странно. Сначала решил, что виновны некоторое время назад отстраненные от дел советники, священник Сильвестр и начальник Челобитного приказа Алексей Федорович Адашев³⁵. Малюта пытал некую польку Магдалену из дома Адашева, которая на дыбе показала, будто Алексей Федорович и его друг Сильвестр прокляли царицу, используя чародейство. После чего на совместном заседании Боярской думы и Освященного собора во главе с митрополитом Макарием³⁶ обвиняемые были осуждены. Полетели головы виновных и их окружения, многие отправились в бессрочную ссылку.

Прошло какое-то время, Иван посадил на освободившиеся места других сановников, а после вдруг задался вопросом, а не могло ли быть так: люди, желавшие подняться выше, чем могли по праву рождения, специально сделали так, что подозрение в колдовстве против царицы пало на невинных? Провели чистку еще раз, а потом еще раз. Царь давно уже женился на Марии Темрюковне, но все еще не мог забыть горечи потери первой и любимой жены, все искал, кому еще можно отомстить, где еще отыскать притаившихся врагов.

Как и следовало ожидать, игуменья Евпраксия ждала гостей в своей келье. Сняв шапку и вежливо поклонившись, Волков перекрестился на красный угол, после чего поздоровался с матушкой. Отложив перо, Евпраксия встала из-за стола и подошла к Волкову. Освещающая келью свеча осталась за спиной женщины, так что дознаватель теперь видел только совершенно черный силуэт.

— Досточтимая матушка… — Волков оглянулся на мявших шапки за его спиной опричников, и Хряк подсказал: «матушка Евпраксия».

— Досточтимая матушка Евпраксия, — послушно повторил Волков. — Дозволь с тобой словом перемолвиться по приказу царя.

— Что же, молви свое слово, светлый боярин, — раздался приятный молодой голос, игуменья повернулась, взяла с полочки две свечи, зажгла их от своей и поставила рядом с уже горевшей. После чего указала на стул у стены. — Да ты проходи, садись, в ногах правды нет. А людей твоих тем временем наши матушки в трапезной покормят. Не побрезгуйте, гости дорогие. Елена, отведи молодцев в трапезную, скажи, чтобы столы накрывали. Подкрепитесь, чем бог послал. И медку еще моего достань. Брат был, привез бочонок. Вот лакомимся теперь, и вы откушайте.

По ее слову от стены отделилась незаметная прежде старушка и, кланяясь, устремилась к двери. Волков кивнул побратимам, чтобы следовали за ней. Разговор предстоял трудный.

Теперь, когда он подсел к столу, он уже мог разглядеть лицо матушки Евпраксии. Кстати, молодое и достаточно привлекательное лицо. На вид лет тридцати или чуть больше, маленькая, Волкову, наверное, едва бы до груди достала, но, по всей видимости, шустрая да бойкая. Юрий глянул на открытую перед Евпраксией книгу и понял, что до его прихода она вписывала туда какие-то расходы монастыря, делая подсчеты на отдельной бумаге.

Всматриваясь в ясные черты монахини, Волков не мог отделаться от мысли, что уже где-то встречался с этой женщиной. Вот только где? В Покровский монастырь попадали жены и дочери знатных бояр; возможно, он видел ее, будучи в гостях у кого-то из знакомых; может быть даже, хозяин представлял их друг другу и они, согласно заведенному обычаю, обменялись поцелуем в уста. Только слишком сильный контраст: боярыня в жемчугах да золоте, в шелках да бархате, с нарумяненными, по обычаю, щеками и насурьмленными бровями — и бледная черница. Игуменья была в рясе, поверх которой для тепла была надета меховая безрукавка, на голове плотно сидел черный платок-апостольник. Гостей не ждала, на службу не собиралась, сидела смирно, подсчитывала доходы-расходы, потому в домашнем, без показной строгости.

— Гадаешь, откуда меня можешь помнить, Юрий Сигизмундович? — Евпраксия улыбнулась. И тут он узнал ее. Перед ним сидела Евдокия³⁷, жена удельного старицкого князя Владимира Андреевича³⁸, двоюродного брата царя Ивана. Одно время по службе Волков частенько заезжал к Владимиру Андреевичу и оттого знал Евдокию и их деток. Потом князь развелся с ней и женился на другой³⁹, но в то время Волков находился далеко от Москвы, был занят очередным расследованием и в светские новости особенно не вникал.

— Евдокия Александровна, а я, грешным делом, запамятовал, что вы здесь.