Волчий корень

Оперативники кинулись в коридор. Оттуда донеслось старушечье «кряканье». В кабинет вбежал дежурный сержант, вывел Олега. Степаныча подняли с пола, усадили на стул. Быстрые руки побежали по карманам.

– Сиди, пока по ушам не съездили…

– Понятых! – напомнил Бнатов. – Немедленно!

Он был вне себя от счастья: его трал захватил богатый улов – сын с отцом попали в сети.

Оперативники завели двух старух. Бнатов продолжил гундёж:

– Сейчас мы осмотрим ему карманы… Прошу запомнить и подтвердить…

Оперативник сунул руку Степанычу в карман брюк и вынул скромный пакетик.

– Видали? Кажись, наркотик, – продолжал Бнатов. – Что это такое?

Степаныч молчал.

– Задержанный не хочет сознаваться. Такое бывает. От безысходности.

– Но вы нас позже пригласили, – опомнилась одна из женщин. – Откуда нам знать, что у него до этого было в кармане… Он же в наручниках, связанный.

Бнатова покоробило от неожиданности. Грамотные попались. В тонкостях разбираются.

– Подписать-то мы подпишем, – говорила другая, – но имейте в виду, что этот факт надо отразить в протоколе.

Бнатов не возражал. А как же! Конечно! Для того он и поставлен, чтоб отражать.

Подписав протокол, женщины удалились в коридор.

– Ну что? Озадачен?

Бнатов откинулся в кресле, вынул сигарету, закурил.

– Как же ты без адвоката работаешь? – не выдержал Степаныч.

– С тобой, что ли?

Следователь затянулся сигаретой и отвернулся к окну.

– Что вы за люди такие, – ворчал Степаныч. – Что вы за племя…

– Ночевать здесь будешь, так что уймись… Одно мое слово – пойдешь к уркам. Дошло до тебя? На Прахова не надейся… Тогда другое время было, когда ты служил…

Степаныч опустил голову. Выручил, называется… Раньше, бывало, по телевизору да в газетных статьях узнавал. Не разобрать было – где «пехота» бандитская, где «мусарня». Теперь прозрел. Это походит на эпидемию саранчи.

Вошёл тот же сержант, и следователь распорядился:

– Держи пока у себя. Там видно будет…

– Материалы! – напомнил сержант.

– Будут вам и материалы. Целое дело. Дежурному сейчас позвоню, а ты иди. Веди мухомора с глаз.

Сержант сокрушенно качнул головой, глядя на яркие «фары» под глазами Степаныча, и велел подниматься.

Ефремов поднялся и, шатаясь на полусогнутых, пошёл из кабинета. Он нисколько не каялся. Он был убежден: сын ни в чём не виновен.

– Какой красивый! – усмехнулся оперативный дежурный. – В пятую его! И посматривай, чтоб не буянил. Бнатова, говорят, головой об сейф стукнул…

Камера отворилась, Степаныча втолкнули внутрь. Здесь находились двое. Один с видом бомжа. Второй, молодой, мог сойти за инженера – в костюме, но без галстука. На вид лет под тридцать.

Степаныч поздоровался и сел на скамью. Соседи по камере искоса поглядывали в его сторону.

– За что тебя? – участливо спросил «инженер».

– Лицом не понравился, – ответил Степаныч. – Шел, никого не трогал… Как сюда попал, не помню. Голова кружится до сих пор.

Дверь загремела запором.

– Ефремов, на выход!

Степаныч поднялся и вышел. В коридоре стоял Николай Николаевич.

– Чего ты добился? – поехал он. – Решил на нервах сыграть? Зачем тебе это надо? Ведь не маленький. Ударил сотрудника. Второго чуть зрения не лишил.

– Кого это?! Что-то не въеду…

Николай Николаевич гнал «пургу». И вниз он спустился лишь для того, чтобы выяснить, чем дышит старый Ефремов.

– Совсем ты, Степаныч, изменился. Может, ты пьешь?

– С какой зарплаты?!

– Вот и поговори с тобой.

– За что меня сюда?! За что сына?! Нет у вас доказательств! Никаких!

– Откуда у тебя-то, старый, пакетик взялся? Нюхаешь на старости лет?

Степаныч замер с разинутым ртом. Совсем рехнулись.

Николай Николаевич продолжал между тем «свистеть», будто Степаныч вчера родился, – о сопротивлении, ещё о чём-то. До Степаныча с трудом доходили слова: он думал теперь о другом. Перестроились, называется. Лучше бы совсем ты, начальник, не приходил. Степаныч не в обиде.

– Выходит, мне сидеть придётся? – спросил он вдруг, игнорируя какой-то вопрос.

Полковник выпятил губы. Трудно сказать. По всей вероятности. И вообще он в подобных делах маленький начальник. Вроде как не может он вмешиваться в уголовный процесс.

Степаныч качал головой, словно бы соглашаясь. Юристу ли не знать прописные истины.

Николай Николаевич ушел. Степаныча вернули в камеру. Часа через два его вывели и стали «обкатывать».

– Куда едем? – спросил он у сержанта. – В ИВС?

– Нет, дорогой, на тюрьму сразу.

– Быстро он меня. Старается…

– Сам виноват…

Ещё часа через два его вызвал к себе следователь прокуратуры Абрамкин – веселый молодой человек, обиженный судьбой. Ему пришлось работать в неурочное время, сверх установленного графика.

– Виновен-невиновен, – частил он. – Можешь хоть что написать. У нас демократия. Не признаешь, значит? Так и напиши: не признаю собственную вину…

Степаныч писал собственноручно. Обрисовал всю ситуацию, а в конце попросил привлечь к ответственности следователя Бнатова к уголовной ответственности.