Волчий пасынок - путь к сухому морю

Брошенный своими приспешниками, предводитель разбойного воинства, вытаращив глаза, позабыв о своих страшных, смертельных увечьях, в немом ужасе следил за тем, как приближается к нему недавний раб. Губы его беззвучно шевелились. Ороме'ктан надвигался, грозно распустив в воздухе колышущиеся черные щупальца, пожирающие пространство. Я был ближе всех к ним и находился как раз сбоку. Тень не закрывала мне вида. Я видел. Я все это видел собственными глазами! Когда Черная Бездна почти докатилась до Зиммада и Канны, разбойник выставил вперед уцелевшую руку, словно пытаясь заслонится ей от него и раскрыл рот, чтобы закричать...

Он не успел закричать. Одно из щупалец Ороме'ктана быстро выдвинулось вперед и вошло прямо в раскрытый рот негодяя. Я ожидал, что голова Зиммада исчезнет, словно сладкий пряник слизнутый коровой, но ничуть того не бывало! Колдун не умер, не был поглощен Тенью, покинувшей бога! Он стоял на коленях, истекая кровью, словно зарезанная свинья, стоял, раскинув в стороны руки, даже ту, изувеченную, и демон втекал в него, подобно джину или ифриту, возвращающемуся в свой сосуд. Пресвятая Аэтэль! это было ужасно!

Глыба черного бездонного мрака истаяла у всех на глазах, полностью войдя в тело разбойника. То, что некогда было крысоподобным Зиммадом неловко, двигаясь, словно ожившее изваяние, поднялось с колен и повернулось в сторону каравана. Глаза его зияли чернильным мраком, и, верю, они смотрели и видели вне нашего мира. Они сами были провалом в иной, абсолютно чуждый нам мир, по сравнению с которым даже Преисподняя Хогона может показаться раем! Глядя на это, я просто оцепенел, превратившись в недвижимого истукана наподобие тех, что воздвигают возле черных алтарей Кхурба. Внезапно Зиммад, вернее то, что стало им, воздело руки вверх и задрало голову, точно человек, собирающийся страшно, отчаянно закричать, ниспосылая богам проклятья...

Оно тоже не закричало... тоже не успело... Человеческая плоть была не способна вмещать в себе демона столь могущественного и разрушительного. Она рассыпалась невесомым прахом - в единый миг! И неизвестно откуда налетевший порыв ветра развеял его по пескам. Лишь череп Зиммада, с которого неведомая рука сдернула все покровы плоти, обнажив белеющую кость, какое-то время, висел в воздухе, вращаясь по кругу, поддерживаемый все той же незримой рукою. Наконец, он упал, едва не задев лапу Гай Канны. Оборотень слабо дернулся и попытался поднять голову, но не смог. Песок под ним был красен от крови.

Но он был жив! Гай Канна, доблестный тур-атта остался жив!

Соскочив с упирающегося, хрипящего коня, я побежал к уранийцу, по дороге остановившись лишь раз, чтобы поднять сброшенное им оружие - чудесный бриллевый меч и кинжалы. Его страшно изрубили, старина Кулдус. Кольчуга и куртка превратились в кровавые лохмотья, даром, что заколдованные. Ни один человек не остался бы жить, получив подобные раны, но я знал, что Гай Канна выживет. Не только потому, что он был оборотнем. Знаешь, о чем я подумал? Сама судьба и боги берегли этого юношу для еще более великих дел и свершений. Слишком странен он был, слишком необычен, слишком чужд. И потому не мог так просто умереть.

На моих глазах волк-Канна стал превращаться в Канну-человека. Жесткая черная шерсть втянулась в поры на его бледной коже, челюсти и уши стали уменьшаться, конечности же наоборот - удлинятся и разгибаться с жутким влажным хрустом, пока не приняли свой прежний облик. Вместе с ними вернулись в прежний вид изодранные окровавленные кольчуга и одежда. Глаза храброго юноши-уранийца были затуманены болью, и все же заметили меня и узнали. Судорожно схватив меня за руку, Гай Канна улыбнулся губами, на которых вздувались и лопались кровавые пузыри и что-то пробормотал на неизвестном мне наречии. Я не смог понять, что он пытался мне сказать. Разобрал лишь одно слово - "хаген". Ты не знаешь, что это значит на языке уранийцев, Кулдус? По мне так это скорее походит на какое-то имя.

Я уже взялся, было, разматывать свой пояс, чтобы разорвать его на части и перевязать ужасные раны тур-утнагана, как вдруг взгляд мой упал на череп покойного Зиммада. Содрогаясь от мрачных догадок и домыслов, я протянул руку к мечу и, вооружившись им, осторожно потыкал череп. Ничего не произошло, и я мысленно вознес горячую хвалу Утре. Набравшись мужества, я опустил рукоять меча и несмело коснулся белой кости. Череп был холоден, точно кусок льда. Взявшись за него поудобнее, я поднял пустую кость и, превозмогая собственно малодушие, заглянул в мертвые глазницы. Огненное дыхание Азуса! Пустая кость, я сказал?! Она не была пуста! Внутри черепа застыла непроницаемая чернильная, смертельно опасная для взгляда смертного пустота. Ороме'ктан, вечный Раб Черепа не освободился. Он просто сменил свое вместилище!