Волчий замок

— Я скажу тебе то, что знаю, воин, — помолчав, сказала она. — Но не из страха. Хоть и думаешь ты, что соратник твой может вмиг оборвать мою жизнь по одному лишь знаку твоему, знаю я верно, что не погибну ни от клинка, ни от стрелы, ни от рук человеческих. Каждому из нас своя судьба уготована, тебе волки и снег, мне псы и огонь.

— Хватит плести словеса и смущать умы наши! — возвысил я голос, а Вигхард позади гадалки вперился в меня взглядом, ожидая знака. — Говори, знаешь ли о Волчьем замке? Как нам найти его?

— Я могу сказать лишь то, что знаю я. И еще то, что поведают мне Боги… Было мне видение этой ночью, и сказано мне было, что ты знаешь, где гнездо порока, но я нет.

— Бог един, женщина, те же, кого ты богами называешь, есть демоны, и за общение с ними еще спросят с тебя. А пока отвечай, кто забирает детей и юношей с девицами из окрестных деревень? — вновь вопросил я и качнул головой в ответ Вигхарду, который многозначительно водил пальцем по лезвию меча.

Пытками добьемся мы ответов, то верно, но вот правдивых ли? Пытки, бывает, вынуждают людей говорить не истину, но лишь то, что хочет слышать пытающий. Да и не следует воинам Господа вести себя, будто безбожники и дикари.

До поры.

— Lupi rapaces in vos, non parcentes gregi,[10] — тихо пробормотала гадалка, но расслышали мы с Вигхардом каждое слово. — Приходят за ними оборотни, кои отринули облик человеческий, и теперь quasi lupi rapientes praedam ad effundendum sanguinem et perdendas animas et avare sectanda lucra.[11]

— Верно ли то истинные вервольфы из легенд? Чудовища, кои в волчьем обличье людскую злобу таят?

— И это не ведомо мне, но знаю, что тебе, воин, и никому иному возможно увидеть истинные лики оборотней. Что до волков, сказано было мне в видении так: не всяк тот волк, у кого зубы волчьи, не всяк тот человек, у кого лик человечий. Имеющий уши да услышит.

— Ты ничего не открыла мне, — произнес я. — Болтаешь вздор и отвлекаешь внимание наше пустыми словами. Загадками говоришь, чтобы с верного пути сбить!

— Загадками говорят те, кто превыше, я же лишь толковать могу их в силу возможностей своих, — не испугалась моего сурового голоса Рунвальда, словно и впрямь верила, что даже с вооруженным рыцарем за спиной пребывает она в безопасности. — Путь же указать могу лишь одним способом, что ведом мне.

Она приподняла мешочек, из которого донесся деревянный перестук.

— Могу погадать, как издавна гадали предки наши, и испросить совета у высших сил. Такая власть мне дана. Но хочешь ли ты того?

Не лежала душа моя к нечестивым играм, и почти произнес я это вслух, но несказанно удивил меня мой соратник:

— И пусть бы ее, — произнес он вдруг. — Пусть гадает.

Я смотрел на него изумленно, и даже сама Рунвальда, кажется, дрогнула от удивления при звуке его голоса.

— Пусть болтает, — пояснил мой друг в ответ на вопрошающий взгляд. — Нам от того урона нет, а она волей божьей вдруг да и сболтнет чего лишнего, что сейчас утаить желает. Не прямо, так намеками. Коль иначе спрашивать мы ее пока не намерены, пусть хоть так язык распускает.

— Славные советы дает твой друг, когда решает рот раскрыть, — захихикала ворожея и встряхнула мешочек. — Так что, отважный рыцарь, осмелишься задать свой вопрос силам, что превыше зверей и людей?

— Делай что хочешь, женщина, но помни: как уйдем мы, так же и вернемся однажды. И спросим сторицей за каждую ложь, что сказала ты сегодня.

— Ни слова лжи мною не сказано, — пожала плечами согбенная гадалка. — А вернуться в дом мой вам не суждено.

Прежде, чем успели мы ответить что-то, она перевернула кошель над расстеленной на столе белой холстиной, и из него посыпались деревянные кружочки размером с монету, но потолще. В беспорядке легли они на ткань, однако ж ни один со стола не скатился. Припоминал я смутно подобные гадания, и казалось мне, что на кружках должны быть руны, но чисты были те кусочки дерева, что лежали на ткани перед Рунвальдой.

— Нужно, чтобы ты выбрал три, по ним истолкую я судьбу твою, — проскрипела ворожея, и я в который раз уже не смог опознать по голосу года ее, ибо то кряхтела и каркала она, как старуха, то говорила голосом грудным и мягким, словно зрелая женщина.

С сомнением взирал я на рассыпанные по ткани деревяшки и не мог решиться. Прав Вигхард в который уже раз: все слова собрать нам следует, что сказаны могут быть, все, что помочь нам может, и только если недостаточно этого станет, тогда придет время расспросов иных. Но и марать руки и душу безбожной ворожбой я не хотел.

И вновь товарищ мой пришел мне на помощь.

— Как удобно, что нас тут трое, — негромко сказал он. — Три безделицы, каждому по одной, верно?

И, прежде чем, успела старуха возразить, прошелестело лезвие его меча возле ее уха и уперлось острым концом в один из деревянных кружков на столе.

— Вот этот пусть мой будет.

Даже не дрогнула Рунвальда, хоть и близок был клинок к ее шее, лишь головой качнула.