Волчьими тропами

— Успокойся. Твои слезы ничего не изменят, это не мое желание, это единственная защита против ведьм.

Я завыла громче, Свер напрягся и тихо попросил:

— Прекрати.

А я не хотела прекращать, я хотела плакать, и чтобы меня успокаивали, гладили по голове и обещали, что все самое страшное позади. И шоколадку… Темный шоколад с цукатами.

При мысли о сладком мне стало чуточку легче, но еще обиднее. Потому что у оборотней шоколада не было от слов умеренный климат (если верить рассказам Ашши о зиме и весне, их умеренный климат серьезно забирал в сторону субарктического). Никакого какао, никакого шоколада, никакого счастья в жизни.

— Яра…

— А валерьянка у вас есть?

— Что?

— Валерьянка, — я икнула, дернувшись всем телом, — успокоительное. А то еловица ваша меня не очень успокаивает.

* * *

Я плохо себе представляла, что должна была бы испытывать после убийства человека (пусть даже эти ведьмы на людей не очень сильно походили), и не испытывала ничего. Не удовлетворения, ни угрызений совести, ни отчаяния. Я с трудом могла вспомнить тот момент, когда топор, ведомый моей нетвердой рукой, вскрыл череп той черноглазой.

Но одно я знала точно: видеть, как безутешно женщины рыдают над погибшими — выше моих сил.

Погребальные костры сложили рядом с капищем. Оборотней выправили, как смогли, обрядили в звериные шкуры – волчью и лисью, и уложили на расшитые черные простыни. Под звериными мордами на белые, с тонкими сизыми нитями капилляров, веки уложили камешки с нацарапанными, залитыми красной краской, рунами.

Павших в бою отправляли в Вечные леса и сделали все возможное, чтобы они смогли найти свою тропу.

Я не хотела идти на похороны, но не смогла отказать заплаканной Ашше, когда она попросила пойти с ней — один из умерших, покоящийся теперь под шкурой лиса, был ее другом.

Теперь же топталась рядом со змеевицей, жалея, что попалась на глаза Сверу, который заставил нас стать по левую от него сторону. Справа стоял Берн и выглядел очень уставшим.

Ашша крепилась, пока родственники прощались с погибшими, пока Йола нашептывая что-то под нос, рисовала краской на окоченелых ладонях знаки, пока Свер хорошо поставленным голосом заверял, что тропа их будет прямой, и Вечный лес станет новым домом. А когда вожак поджег просмоленные бревна крады (как здесь называли погребальный костер), змеевица не смогла сдержаться и заплакала.

— Я понимаю, что он обрел покой, что он теперь охотится в Вечном лесу, в стае Белой Волчицы, — тихо проговорила она, смахнув пальцами быстрые слезы, — но не могу с этим смириться.

Меня женский плачь всегда приводил в придурковатое оцепенение, я могла просто топтаться рядом, смотреть несчастными глазами и грустно вздыхать, вот только сейчас этого было недостаточно.

Совсем рядом кто-то тихо всхлипывал, вторя Ашше.

Я неуверенно нашла безвольную ладонь змеевицы и сжала ее настолько ободряюще, насколько смогла.

В гнетущей, тяжелой тишине огонь поднялся по бревнам и медленно, нерешительно коснулся тел.

Мне казалось, что хуже участия в языческих похоронах, в этот день уже ничего не сможет со мной случиться, но нет, я серьезно ошибалась.

Вечером на капище развели костер, и если утром, всего в сотне метров отсюда сжигали погибших, то теперь, прямо у волчицы под носом, собирались хорошенечко прижечь меня.

Раскаляющееся в углях клеймо, по форме напоминающее стилизованную волчью лапу, линии которой состояли из обережных рун, не оставляло места иллюзиям.

Мою шкурку собирались попортить, и я не могла даже представить, как буду объяснять это маме, когда вернусь домой.

Четверка неклейменышей, под предводительством мучающегося мигренью парня с перебинтованной головой и крепкой верой в то, что со мной лучше не связываться, ждали своей скорбной участи тут же.

Как я узнала от Свера, который после проведенного мною сеанса слезотерапии решил стать чуть мягче по отношению к сопливой ведьмоубийце, эти четверо появились в деревне почти три года назад, а ведьмы не напоминали о себе уже чуть ли не пять лет, и клеймением новичков пренебрегли.

Теперь же один из них сидел с разбитой головой, а сожженный утром волк погиб, защищая незакрытые ворота, пока я топором искала мозги в ведьмачьей черепной коробке.

На робкое замечание, что меня-то никто не смог подчинить своей воле, получила непреклонное «Я больше не намерен рисковать».

И сидела я теперь, совершенно вымотанная, перед костром, готовилась страдать и периодически бросала злые взгляды на Свера. На капище ему пришлось затягивать меня чуть ли не силой, сопровождая это тихими угрозами и не очень тихими ругательствами.

У оборотней было слишком много всяких ненужных, на мой взгляд, ритуалов, связанных с их богиней. Мне так и хотелось посоветовать им быть проще.

— Яра! — Свер поманил меня пальцем. И я бы, непременно подошла к нему, не держись он за рукоять клейма.

— Зачем?

— Ты будешь первая.

— А почему? — мне его идея совсем не нравилась.

Ашша, пришедшая со мной в качестве группы поддержки, топталась у входа в капище, на территорию которого ей было нельзя ступать, громко пояснила мне решение своего вожака: